Тут, наконец, дозволили себе разомкнуть уста тысячники и вожди, многие из которых уже два месяца не видели свои семьи. Все они согласились с Эминаком, что сидеть здесь дальше и глядеть на неприступные стены незачем, что коням тут уже нечего есть, и пора уходить.

Палаку и самому не меньше других хотелось скорее вернуться к жёнам и детям. В глубине души он уже жалел, что сгоряча затеял эту войну, не принесшую ему ни славы, ни добычи. Боспорское войско оказалось сильнее, чем он думал. Нужно было взять с Перисада выкуп, как советовал Посидей...

Выждав с минуту, Палак сказал, что будет думать до завтра. Если до утра боги не надоумят его, как завладеть Феодосией, он поступит так, как советует Эминак и желают вожди.

Подъезжая незадолго до полудня с друзьями к воротам усадьбы, ставшей его временным пристанищем на хоре Феодосии, Палак велел двоим из них скакать на пастбище за камышовым болотом, где паслись сопровождавшие и кормившие войско в походе царские отары и стада, отобрать и пригнать сюда десяток самых упитанных молодых бычков и столько же коней.

Через минуту в примыкающем к усадьбе саду застучала сотня секир в руках палаковых телохранителей. К тому времени, когда подгоняемые посланцами Палака пастухи пригнали во двор усадьбы два десятка отборных быков и коней, воины сложили на пустой бахче за вырубленным под корень садом внушительных размеров кострище. Наверху кострища длиной в пятнадцать шагов, шириной в семь и высотой в рост человека постелили помост из выломанных в окрестных усадьбах воротных створок, калиток и дверей. На одном из торцов был устроен пологий выход на помост.

Палак, сменивший боевой доспех на золотые царские одежды и священную тиару, вышел в сопровождении Иненсимея и молодых друзей из дома и неспешно прошествовал вслед за несущим бунчук Тинкасом через опустошенный сад к кострищу, вокруг которого уже толпилось в ожидании торжественной церемонии почти всё войско. Сопровождавшие войско жрецы стали подводить к царю предназначенных в жертву Папаю быков, рога которых украшали сплетённые из жёлтых осенних цветов венки. Посыпав им темя щепотками муки и соли и полив вином из золотых чаш, Палак быстро затягивал на их выях удавку, громко прося владыку Неба ниспослать ему в обмен на этот дар добрый совет. После того как жертва переставала дышать и трепыхаться, мускулистые телохранители царя подхватывали её за рога, ноги и хвост и втаскивали на кострище. Следом за быками Палак принёс точно также десяток добрых коней в жертву Арию.

После того как всё стадо заняло место на помосте, готовое к путешествию на Небо, Палак взял из рук старшего жреца смоляной факел и пошёл вокруг кострища, поджигая уложенные внизу тонкие, смазанные жиром ветки. Сырые дрова густо дымили и долго не хотели разгораться. Но мало-помалу раздуваемый струившимся с запада от Столовой горы ветерком огонь взял верх над влагой. По всей округе разнёсся щекочущий ноздри запах палёной шерсти и жареного мяса, слышимый, наверное, и за тысячу шагов в Феодосии. Через час жертвенные кони и быки перелетели с дымом на небесное пастбище, оставив на земле среди рдеющих в золе головешек лишь обугленные кости.

– Палак думает, что Папай надоумит его, как одолеть боспорцев, - сказал с ухмылкой Марепсемис, возвращаясь вместе с братом Эминаком и сыновьями в свою усадьбу.

– Как когда-то научил Иданфирса победить персов!
– тотчас понял, на что намекает отец, средний сын Сурнак.

– Да. Только двадцать бычков и коней - это как-то бедновато. Иданфирс-то подарил Папаю вдесятеро больше!
– напомнил с издёвкой Марепсемис, и все пятеро ехидно засмеялись.

Но Марепсемис недооценил хитрость младшего брата. Задумав, по примеру Иданфирса, эту жертву, Палак про себя решил, что даже если, вопреки чаяниям, никто из небожителей так и не явится ему этой ночью с мудрым советом, он завтра объявит, что разговаривал во сне со Скилуром, и отец сказал ему, что доволен совершившейся местью за нанесенную ему боспорцами обиду. Это будет достойный для него выход из теперешней тупиковой ситуации...

Когда пламя жертвенного костра стало затухать, Палак вернулся в дом и опять сменил с помощью двух молодых слуг, прислуживавших ему с детства (оба, как и писец Симах, были его незаконнорожденными братьями), золотую царскую одежду, обувь и тиару на более лёгкую и привычную домашнюю. Бережно свернув парадное царское облачение, слуги вынесли его во двор и спрятали под замок в большом, оббитом позолоченной бронзой дубовом сундуке, скрытом вместе со свёрнутым шатром и прочими царскими вещами в одной из стоявших там кибиток.

Как всегда, куда бы ни направился царь, за ним, как табун за вожаком, всюду следовал гурт его друзей, выполнявших его поручения и развлекавших его своими разговорами. Пока царь переодевался, Дионисий, Главк и Симах о чём-то шептались у дальней стены. После того как слуга надел на царские стопы утеплённые бобровым мехом скифики и завязал над щиколотками ремешки, они, напустив на себя таинственный вид, приблизились и попросили о разговоре наедине.

– Вы что придумали как завладеть Феодосией?
– спросил полушутя Палак, немного удивлённый высказанной устами Главка просьбой, ведь обычно его друзья и советники делились своими мыслями в открытую.
– Ну, пойдём...