– И разрушить стену у реки, - добавил, привстав с подушек, Палак.

– ... а в конце посоветует просить у Палака мира, - закончил послание Главк.
– И если завтра феодосийцы не пришлют к нам переговорщиков, вечером начнём жечь усадьбы.

– Тайную стрелу нельзя посылать средь бела дня, а ночью феодосийцы могут её не заметить, или она упадёт куда-нибудь на крышу, - возразил Дионисий.
– Нужно поступить проще: как стемнеет, я пошлю к городской стене одного из моих писарей и велю ему сообщить феодосийцам о наших планах.

– Хорошо, так и сделаем, - согласился Палак.

После ужина в тесном семейном кругу Левкон, Лесподий, Мелиада, Делиад и Хрисалиск, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам. В первый же вечер по приезде в Феодосию Левкон отказался от роскошных покоев в царском дворце на Акрополе, поселившись со своим рабом Дидимом в одной из гостевых комнат хрисалисковой усадьбы - поближе к выходу.

Как гостеприимный хозяин, Лесподий не мог не предложить старому другу на ночь пару рабынь, чтобы согревали горячими телами его холодную постель. Левкон с улыбкой ответил, что с него довольно будет его шерстяного плаща и жаровни. Тогда Лесподий попросил дозволения поставить напротив ложа царевича ещё один топчан, чтобы ночевать с ним в одной комнате. Лукаво улыбаясь, царевич ответил, что он будет только рад такому соседу, вот только как на это посмотрит Мелиада? Лесподий небрежно отмахнулся: когда враг стоит под городом, номарх и вправду должен ночевать поближе к воротам. А сам подумал: знает ли Левкон, что он уже давно не испытывает влечения к чрезмерно располневшей супруге и забыл, когда в последний раз посещал её спальню, предпочитая стройные тела молодых гладкокожих рабынь?

Лёжа под толстыми шерстяными плащами, Лесподий и Левкон, чтобы отвлечь друг друга от похотливых мыслей о женских прелестях, разговаривали при свете горевшего на столике между их изголовьями тусклого ночника о войне.

– Как думаешь, решатся скифы ещё на один штурм?
– спросил Лесподий вечером того дня, когда весь город кинулся на стены, заслышав донёсшийся с хоры стук скифских топоров (к счастью, тревога пока оказалась ложной: скоро за крышами усадеб на северо-западе взвились высоко в небо языки пламени, и Феодосию накрыло дымом и смрадным запахом жертвенного мяса - варварам зачем-то вздумалось обратить в дым и пепел целый гурт скота).

– Думаю, что нет, - помедлив, ответил Левкон.
– Полагаю, Палак уже понял, что наши стены ему не по зубам, и думает, как ему закончить эту войну.

– Зачем же он привёл сюда всё своё войско? Думаю, он не захочет начинать своё царствование с поражения и попытается любой ценой заполучить Феодосию.

– Видит око, да зуб неймёт.

– А что, если он попытается взять нас измором и простоит тут всю зиму?

– Взять измором приморский город без флота нельзя. Палак это понимает не хуже нас с тобой. Думаю, ещё два-три дня, и он уйдёт.

– Дай-то бог, - вздохнул Лесподий.

Скоро из угла Лесподия послышалось прерывистое похрапывание.

– Только где теперь будет происходить наша граница со Скифией? Вот вопрос...
– чуть слышно произнёс Левкон, смежая отяжелевшие веки; через минуту, с последним воспоминанием о соблазнительно простёршейся перед ним на атласном домашнем ложе нагой Афродите с лицом Гереи, погрузился в сладкие объятия Морфея и он...

В дверь комнаты осторожно постучали. Вмиг очнувшись от тревожного сна, Левкон и Лесподий вскинули над подушками головы и схватились за лежавшие на столике мечи, едва не потушив затрепетавший на золотой отделке ножен огонёк светильника. Тотчас оборвал храп и приподнялся на своём тюфяке в правом от двери углу левконов слуга Дидим. Но в следующую секунду Левкон и Лесподий убрали руки от мечей, услышав тихий голос Никия:

– Царевич, номарх... срочные вести.

Откинув плащи, Левкон и Лесподий сели на постелях, опустив босые ступни на расстеленную между топчанами бурую медвежью шкуру.

– Входи, - дозволил Лесподий.

Слегка приоткрыв дверь, Никий доложил, что с ним вестник от Малых ворот.

– Входите оба.

Вошедший вслед за Никием низкорослый широкоплечий воин в круглом стальном шлеме с коротким щетинистым гребнем назвался Архипом, сыном Хрисиппа, пентаконтархом гермонасской сотни, которая в эту ночь охраняет участок стены возле Малых ворот. То и дело перескакивая любопытным взглядом с хладнокровно-внимательного лица царевича Левкона на встревоженное лицо здешнего номарха, он негромко доложил, что некоторое время назад их дозорных неожиданно кто-то вполголоса окликнул по-эллински из темноты с той стороны.

– Говоривший назвался эллином из скифского Неаполя, грамматом царского казначея Дионисия, старшего сына Посидея. От имени своего господина он сообщил, что Палак приказал завтра начать рушить стену над Истрианой, а после того, как она будет снесена, скифы сожгут дотла всю хору, вырубят все сады и виноградники и после этого отправятся домой. Если хотите спасти свою хору от уничтожения, Дионисий советует вступить с Палаком в мирные переговоры и обещает своё содействие... Это всё.

– Хорошо, Архип. Возвращайся на свой пост, - отпустил гермонасца Левкон и, когда тот, чётко по-военному развернувшись, заслонил широкой спиной залитый лунным светом дверной проём, добавил: - Передай своим, что через два-три дня войне конец. Скоро отправимся по домам.

– Слушаюсь, царевич! Разошлём эту радостную весть по цепочке по всей стене, - пообещал, оглянувшись с порога и ощерив крупнозубый рот в лошадиной улыбке, гермонасец.

– Ну, что я тебе говорил!
– Левкон, наклонившись, радостно хлопнул Лесподия ладонью по волосатому колену.
– Палак созрел для переговоров, но хочет, чтобы в роли просителей мира выступили мы.

– Ну да! Ведь мира просит всегда проигравший.

– И он не оставляет нам выбора: ради спасения хоры придётся пойти на это. Понятно также, что за это придётся хорошо заплатить. Нужно немедля обсудить с Хрисалиском и демиургами, какую цену феодосийцы способны и готовы заплатить за свою хору. Дидим, одеваться!