Шрифт:
Кто знает, может я и справился бы с этой квадратурой круга, но тут туляки ушли на дембель и в часть пригнали новых «молодых» из Узбекистана и Ставропольского края и майор Аветисян вышиб меня из кочегарки, взяв на замену кого-то из пятигорских.
Бывай, Ваня! И ты, круглый стол, наперсник безмолвный бесплодных раздумий…
Да, я стал «дедом» и по настоящему прочувствовал это, когда зашёл в сортир и увидел бурынского Васю, с которым нас шугали в отделении Простомол'oтова.
Он сидел на корточках над очком и в руках держал распахнутую перед носом газету.
Я охуел!
Картина Репина – сидит такой вальяжный, избу-читальню тут устроил. На шее ремень с бляхой, типа, кашне, и он, как деловой, новости дня просматривает.
И тут он, сука, меня вконец добил.
Чуть-чуть так приподнялся, кивнул степенно и говорит:
– Добрый вечер.
Распроебут твою, блядь, каркалыгу! Ну, Вася!
Где он такие, блядь, слова находит?
Период моей «дедовщины» проплывал довольно сумбурно.
Я уже не принадлежал к шатии чмошников, но переводить меня из четвёртой роты ещё куда-то всего на полгода поленились.
Вот и пришлось мне трудиться то там, то сям.
Больше всего на РБУ.
РБУ – это не реактивно-бомбовая установка, а растворо-бетонный узел.
Хотя, конечно, «дед» не перетрудится; могу покидать песок лопатой, а могу и не кидать.
Здесь отделением командовал Михаил Хмельницкий из нашего призыва.
Он забурел, в сержантских лычках. «Молодых» шугает.
На кирпичный завод меня тоже отряжали, там «молодых» нет, самолично укладывал кирпич-сырец в кольцевой печи для обжига.
Кольцевая печь внутри как арочный тоннель и работает беспрерывно.
Тут тебе через проём в стене транспортёром кирпич-сырец гонят – только успевай укладывать, а на другом конце диаметра кольцевой печи из форсунок в арочных стенах пламя бушует для обжига кирпича.
Жар, конечно, и сюда доходит – работаешь в одном хэбэ.
Ещё жарчее свежеобожжёный кирпич на те же ленты транспортёра выгружать – он и через рукавицы руки печёт, а от арочных стен таким жаром пышет, что до нательной рубахи разденешься.
А следующая смена на этом месте опять сырец уложит, и так без конца – закольцованный цикл.
Ещё в какой-то городок возили, Светлоград, кажется, грузил продукцию на тамошнем заводе керамической плитки.
Ну, и в казарме стал больше времени проводить.
«Молодые» при нештатных ситуациях ко мне за советом обращались.
Например, такси остановилось за забором, а в нём сержант из нашей роты – в отр'yбе.
Я перелез, гляжу он на заднем сиденьи валяется голый до пояса.
Таксист говорит ничего не надо, только машину освободи. А сержант как боров, насилу через забор вдвоём перекинули.
Ну, потом в сушилку его – это комната без окон рядом с каптёркой, где после рабочего дня бушлаты сушат над тэнами, там он и дрых.
Узбеки один раз из полученной своей посылки угостили.
Сушёная дыня косичкой заплетена. Сладкая.
Вспомнилась та посылка, что родители мне присылали – четыре банки сгущёнки, я её в клуб отнёс.
А узбеки сами подошли и угостили – я и не знал, что у них посылка.
Наверное, потому, что хоть я и «дед», а в столовой ихние пайки масла с сахаром не обжимаю.
Командир роты, капитан Черных, куда-то перевёлся из стройбата, или у него штрафной срок кончился.
Вместо него старлей исполняющим стал. Ребята бухтеть начали: почему в отдельной роте, или, вон, в третьей телевизор смотрят, а у нас второй год не работает?
Так комбат нам собрание устроил в ленинской комнате.
На стол уселся, типа, князь, брюки чуть не до колен вздёрнулись, а из-под них носки с туфлями и волосня седая.
А мы перед ним на принесённых из казармы табуретах, ждём чего умного скажет.
У художника Гойи целая серия таких картинок есть.
– Вы что, блядь, забастовку устраивать? А? Как в Италии? Так хуй вы угадали! У них там – макароны! Одна макаронина длинная, а другая – нет. Потому что пополам обломана.
И сидит, через очки вокруг зырит.
Филин мохноногий. Переваривает чего это он сейчас тут выдал.
А мы напротив сидим и преданно на него смотрим.
Но позади уставного взгляда, которым полагается есть начальство, я вспоминаю рассказ Рассола про гермафродита Софочку из орловского призыва.