Однако, боль и кровь из рассечённой брови не заслонила факта промоченных трусов. Я снял их, обтёрся и забросил за дальний подлокотник возле оклеенной обоями стены – утром уберу.

Включив стоявшую на столе лампу, я вернулся и откинул одеяло.

Блин!

Тёмное влажное пятно красовалось на малиновой скатерти, которая давно лишилась бахромы и перешла в разряд диванного покрывала.

– Всё правильно,– сказал я сам себе.– Именно для этого ты её и украл.

Потом я сделал в покрывале складку поверх пятна, чтоб не касаться мокрого, и лёг досыпать ночь.

Для меня дыры чёрные —

Белые пятна…

…И сплетаются в жгут без ответов вопросы,

Окропя чёрным семенем белую простынь.

А ещё трудно стало ездить трамваем в часы пик. Если стиснут со всех сторон, как вогнутую бубну, это куда ни шло, но когда при этом уткнут в пышное бедро молодой женщины – хоть «караул!» кричи.

У тебя тут, естественно, попрёт ломовая эрекция, которую не в силах утаить даже оба ваших плаща. Причём отступать некуда – пассажиров больше, чем селёдок в бочке.

Вот и стоишь, уныло глядя за окна бегущего вагона, типа, я тут не при чём.

Но если не твой, то чей же?

Благословенны будьте повороты

и прочие извивы

у путей трамвайных –

Пособники сладчайших прикасательств,

вполне пристойных и почти случайных…

Вот это всё и доводит до сексуального голодания, которые научные умники укоротили до термина «либидо». Лебеду эту весьма рекомендуют людям творческих профессий, типа, от неё круто поднимается качество произведений.

Но мне на кой хрен это либидо?! Я вам не Ван Гог, и не Волт Витмен.

Мой план исполнен и забандеролен.

Но как избавиться? Вот в чём вопрос.

Проклятое либидо настигало меня не только в общественном транспорте, или эротических сновидениях, но даже и на рабочем месте. Просто здесь творческий оргазм начинался минуя стадию физиологической эрекции.

Например, на 100-квартирном меня привлекла незнакомая молодая штукатурша.

С одного взгляда ясно, что эта сельская красотка лишена каких-либо интеллектуальных запросов, но чистота румянца, манящие абрисы грудей и бёдер (даже под наглухо застёгнутой спецовкой) обезоружили меня и приковали.

Я решил накропать свою Песню Песней, используя штукатуршу как натурщицу.

Обычно штукатурные работы на объекте начинаются после засыпки плит пола керамзитом.

Керамзит – хороший теплоизоляционный материал, вот только хрустит под ногами пока не покрыт стяжкой.

Обернувшись пару раз на мои осторожные шаги по керамзиту – я подходил к дверному проёму уточнить детали уже слагаемого шедевра – натурщица спросила Трепетилиху, которая затирала оконный откос:

– А может этот украл мой мастерок?

– Ты шо!– ответила Трепетилиха.– То такой, шо потопчется по твоему мастерку, но не поцупит.

С учётом размеров моего тогдашнего либидо, новая Песнь Песней, как пить дать, превзошла бы творение Соломона и лишь облыжное подозрение в краже уберегло всемирную литературу от предстоящей переоценки своих ценностей.

С высокой скалы сбросил либидо своё

Я в синее море

И увид'aл —

Как синее море тонет в либидо моём…

Блин! Три залёта в Ромны и два развода не оставляют и одного шанса из тысячи на серьёзные отношения.

Вот и держишь себя в смирительной рубашке.

А вот вьюгу не зануздаешь.

Хорошо хоть не в морду, а в спину; подгоняет меня к Вокзалу в предутренних сумерках. Плотные потоки снега в шквалах ветра обращают сумерки обратно в темень.

По колено в сугробах, я бреду по предполагаемой дорожке вдоль путей. Бетонные столбы, что держат над рельсами контактный провод, стали вехами, чтобы не очень-то петлял.

А вот назад уж лучше не оглядываться – снег мигом облепит лицо.

Да и смотреть там не на что: было – прошло.

Только зачем я вижу её обнажённое тело в этой белой пене пурги?

И она не одна – слепляется с кем-то. Не со мной…

Я отворачиваю лицо назад – под оплеухи снега, чтобы очнуться и не видеть.

Включаю в мозгу взрыды органа из подвала Дома Органной музыки, они обрывисты и не точны, но отвлекают…

Наверное, я точно извращенец – даже от любовной сцены между моей женой и неизвестно кем, впадаю в эрекцию среди этой снежной бури.