Жена? У тебя нет жены!

Ну, ладно, не жена – любовь всей жизни.

Заткнись, придурок!..

Я отчаянно мотаю головой и со стоном пошатываюсь на ходу.

Твёрдый скользящий удар сзади по левому плечу призывает к порядку. Электричка из Нежина пробирается сквозь пургу к Вокзалу.

Электрички всегда правы – у них нет отклонений.

Вон и фонари завиднелись над четвёртой платформой, а на площади будет автобус-«чаечка».

Всё нормально, я такой же как все.

Весенним поздним вечером на привокзальной площади кому-то поплохело. Может, сердчишко подкачало, или ещё что, но рухнул мужчина на асфальт.

Однако, «скорая» – молодец; подкатила, когда ещё не утихли женские «ахи!» в небольшой сгрудившейся толпе.

Идя к Вокзалу через парк Лунатика, начало я пропустил, увидел только заключительный акт – отъезжающую скорую и рассасывающуюся группу людей.

Однако, от пьедестала памятника Ленина ещё доходили отголоски эха «ахов!», так что сложить остальные два плюс два труда не составляло.

С площади, по аллее от входа в парк навстречу мне задумчиво шагала одна из свидетельниц происшествия.

Когда мы поравнялись, она вдруг повторила «ах!», но уже потише; всплеснула руками, как в Лебедином озере, и повалилась на меня.

Что оставалось делать? Естественно, подхватил. Подмышки.

И джентельменски отволок на лавку из зелёных брусьев в невысокой стене подстриженных кустов.

Она сидела молча, свесив голову, и я галантно помалкивал рядом – в густой тени дерева, заслонившего свет фонаря из аллеи.

Я сидел рядом и молча, в уме, зачитывал себе на тему бесполезности каких-либо затей при моём непроглядным прошлом, тем более в городе, где все друг друга знают.

Когда взаимное молчание стало чересчур навязчивым, она положила мне руку на плечо, сказала слабым голосом «спасибо» и ушла.

Я тоскливо смотрел вслед светлому пятну её длинного плаща, удаляющегося по аллее, и думал:

«Идиот! Обнял бы девушку за талию и пусть сама решает: положить тебе голову на плечо, или сказать «не наглей!» и потом уже уйти.

Так нет! Всё за двоих решил! Вот и остался на бобах с твоим долбанным потоком сознания, с либидо и ночами долгими, как у принцессы на горошине.»

– Так ты, родной, был с Катькой в парке?

– О чём ты, Натаня?

– Ладно тебе. Катька из нашей бухгалтерии сама рассказывала – ей в Лунатике плохо стало и она упала на тебя.

– Она меня с кем-то путает.

– Врёшь!

– Везёт же ж некоторым! Катьки на них в парках падают…

После получки я сошёл с нашей «чаечки» возле автовокзала и завернул в почтовое отделение – разослать по тридцатке алиментов. Потом я снова пересёк Клубную и пошёл вдоль парка Лунатика в сторону Вокзала.

– Эй! Ты ж из «Орфеев», нет? Огольцов?

…молодой мужик моего возраста, рядом с ним женщина, жена наверное, тоже идут к вокзалу…

– Да.

– Я тебя знаю! Ты учился в Нежине, а я знал твою жену Ольгу.

…нет, никогда не видел, а мою жену знал не ты один…

Он поозирался вокруг, будто выискивал на тротуаре булыгу, чтобы огреть меня по темени, потом ткнул пальцем в сторону своей спутницы, которая упорно смотрела в сторону.

– Во! Прикинь – идём и всю дорогу долбает меня во все дырки!

…чего ж не понять – знал во все дырки… вот же ж допотопщина, тут бродишь весь в страданиях насчёт флейты Иры, а он всё ещё про Ольгу никак не уймётся…

– Ладно. Передавай привет моей жене Ольге.

– Ну, ты… д-дурогон!

Предоставив их друг другу, я сворачиваю с Клубной в парк, на дорожку ведущую в ДК им. Луначарского, но огибаю его справа и, за спиной белого памятника Ленина, иду по диагонали к боковому выходу из парка, потом мимо одиннадцатой школы, на конечную третьего трамвая на Переезде.

Возле Базара в трамвай вошли Чепа и Владя.

– Привет!– говорю я.– Как дела?

Чепа настороженно кивает и они тоже говорят:

– Привет!

Трамвай, громыхая, везёт нас к тринадцатой школе. У меня вырвался негромкий смешок.

– О чём ты смеёшься, Сергей?– с небывалой корректностью спрашивает Чепа.

Это ж надо! Первый раз в жизни он назвал меня по имени, а не школьной, или лабуховской кличкой. Да ещё с такой напыщенной серьёзностью, будто лорд-спикер, обращаясь к пэру из оппозиционной фракции.