С не меньшей благовоспитанностью я сказал, что, по-моему, и сам найду, спасибо.

В кабинете по указанному адресу сидел полноватый, но тоже молодой человек и с отвращением смотрел на кучку машинописных страниц в фиолетовой картонной папке с белыми шнурочками-завязками на своём столе.

От Моэма он не открещивался и тогда я вынул и положил ему на стол увесистый том в серой пластиковой обложке.

Он нехотя открыл, глянул на название первого рассказа – «Дождь» – и спросил кто меня прислал.

Я обомлел и начал лихорадочно догадываться: выходит, сюда нельзя от самого себя. Такие номера тут не проходят. Надо чтоб меня прислал герцог ***, тогда приёмщик поймёт чей я вассал, сопоставит вес герцога со своим сюзереном – маркизом ***, и будет знать как меня принять.

Последует удостоверительный звонок по телефону и станет уже окончательно ясно куда сунуть страницы печатного текста оказавшиеся у него на столе.

Но куда, при такой системе, независимому копьеносцу податься?!

Он, на всякий случай, ещё раз раскрыл том где-то посередине и тут же захлопнул обложку.

– Я просто посыльный,– ответил я.– Меня попросили отнести в ваше издательство, вот я и принёс.

– Кто?

Я открыл обложку и показал квадратик бумаги приклеенный к ней с изнанки, где, на всякий, значился мой конотопский адрес.

– Вот этот мой друг,– сказал я.

Должностным лицам говорить с посыльными гонцами не по рангу, тем более даже не от какого-нибудь никудышного маркграфа, а из Конотопа.

Мы холодно простились и я ушёл.

На следующий вечер в Конотопе, на улице Декабристов 13, меня, после работы, ждала на полках этажерки бандероль в жёсткой горчично-коричневой бумаге почтовых отправлений.

У меня не было причин открывать бандероль. Зачем?

По размерам и знакомому весу я и не глядя знал чт'o там внутри.

Годовой отчёт за минувшие шесть лет жизни – 472 страницы; 35 рассказов Моэма в переводе на украинский язык.

Странно как она вообще не пришла в Конотоп раньше моего возвращения из Киева.

А ещё странно, что эта нераспечатанная бандероль с нечитанными рассказами оставила меня таким отморожено безразличным.

( … ага, выходит, эти шесть лет не вписываются в феодально разгр'aфленную систему книгоиздательского дела.

– Кто вас прислал в нашу квадратно-гнездовую реальность?

– Извините, я не в ту дверь постучал.

«Прощайте, пэры и пэрухи, сэры и сэрухи!»,– как говаривал дядя Вадя, большой знаток вассальной зависимости из учебника средних веков …)

~ ~ ~

~~~башня слоновой кости

Вместо одного экземпляра книги рассказов Моэма из не очень большого, стотысячного тиража, на полках прочно улеглась увесистая бандероль.

В той части, что зависела от меня, план был исполнен по всем пунктам и это лишило жизнь дальнейшей цели.

Жизнь катилась по наезженной до блеска колее, но уже беспланово и бесцельно.

Впрочем, если не задаваться вопросом «зачем?», то и парн'oй по четвергам с последующими парой бутылок пива достаточно, чтобы прожить ещё неделю.

Вон, тибетские монахи и без этого обходятся.

В моём, не совсем тибетском образе жизни явно не доставало плотских утех.

Однажды я поймал себя на том, что приходя с работы на Декабристов 13, всякий раз окидываю взглядом стадо обуви, беспорядочно толпившейся вокруг обувной полки на веранде.

Углублённый самодопрос прояснил, что мой взгляд высматривает высокие австрийские сапоги на танкетке.

Но это не моя вина, если выпускаемая в Австрии обувь настолько долговечна, что просто ни в какую не желает износиться в памяти.

Однако, откуда взяться сапогам летом?

И чего ради она приедет в Конотоп, а тем более на Декабристов 13?

Такие риторические вопросы помогали выставлять себя на смех перед самим собою, но не могли предотвратить ночных поллюций.

Глубокой ночью сон мой прервался оттого, что вскинув голову, я резко уронил её на деревянный подлокотник раздвижного дивана, повыше подушки.