Если б он вырос на два сантиметра короче, то его не загребли бы даже и в стройбат; а так – метр пятьдесят шесть есть? – годен!

Один из лилипутов даже о чём-то негромко поговорил с ним; солдат так никогда и не признался нам – о чём.

Скорее всего его сманивали в номер силовых акробатов, когда на нижнем силаче выстраивается целая пирамида из более легковесных гимнастов-лилипутов.

Какая-то лилипуточка позвала меня помочь ей.

Мы с ней покинули здание через боковой ход и она повела меня к ряду вагончиков на автомобильных колёсах.

( … как-то странно идти за женщиной, которая тебе по пояс; чувствуешь себя слоном в индийской деревушке …)

Она поднялась на высокое крыльцо, вскинула руку над головой, подёргала ручку двери и тонким голосом попросила меня открыть.

Я опустил ладонь на ручку, чуть налёг, чтоб повернулась, и распахнул дверь.

– Спасибо!

– Пожалуйста.

До чего, оказывается, неудобно жить в мире не подогнанном под тебя.

Я вернулся в цирк, где Алик Алиев самозабвенно гонялся по кругу арены за низкорослым белым пони, который в гробу видал таких ефрейторов-джигитов в кирзовых сапогах.

Оркестр духовых наскоро репетировал бравурные марши с нагловатой фальшивинкой присущей оркестрам цирка.

Группка лилипутов скопилась возле тяжёлых складок занавеса и одна из них – размером с детсадницу старшей группы – закатывала матерный скандал своему мужу, которого застала в вагончике с другой лилипуткой.

Исполненная цыплячьим писком матерщина теряет в своём удельном весе, но накал эмоций скандалистки не уступал глубине страстей в шекспировских твореньях.

Ольга приехала посреди дня.

Нас привезли на обед и мне сказали: «твоя жена на проходной».

Я – туда, оттуда – в штаб. Увольнительную дали только до утра. Говорят, комбат не здесь, после утреннего развода продлят.

Потом еле-еле парадку нашёл – старшины нет, а ключ от каптёрки только у него.

В хэбэ городские военные патрули на увольнительную не посмотрят – загребут.

Так что, в город мы приехали вечером, но у неё место в гостинице уже было.

Номер на двоих, с умывальником на стенке.

Тут к нам какой-то рыжий парень постучался. Ольга говорит – познакомься, мы вместе в поезде ехали.

Он в свой номер пригласил, там у него встреча с друзьями.

Мы пошли, только Ольга попросила, чтоб я говорил, будто она моя сестра – она ему в поезде лапшу вешала, что к брату едет.

( … ну, ладно. Сара с Авраамом тоже так прикидывались …)

У него в номере длинный стол весь вином заставленный – гусарская пирушка.

Он учился в ставропольском авиационном военном училище лётчиков-штурманов, но его за что-то там отчислили и вот приехал друзей проведать.

А те уже курсанты третьего курса.

Я их училище знаю, вместе с нашим отделением в их новом корпусе в подвале перегородки ставил. Когда эти курсанты по звонку убегали со двора на уроки, мы в их беседках бычки стреляли.

Тут у них вокруг стола свои воспоминания идут, тосты. Мы тоже выпиваем.

Смотрю, этот рыжий свою ладонь Ольге на коленку – она между ним и мной сидела.

Ну, что? Хватить его бутылкой по голове? Так брату не положено – вдруг будущего зятя спугну?

Она, конечно, руку его сняла, а я, типа, ничего не видел. Ушли мы.

Она говорит, а что такого?

И правда, в Конотопе на Миру, когда мы у фонтана на скамейке всем кодлом покурить садились, ей тоже коленки гладили, а она точно так же снимала.

Но тогда мы ещё не состояли в браке.

Утром, когда я бежал к УАЗику, что привозит прапоров в часть, Джафаров от смеха по кузову укатывался:

– Ты бежал как в замедленной съёмке. Клянусь мамой, видно, что стараешься, а всё на одном месте. Хорошо хоть ветра нету.

Увольнительную мне дали до вечерней проверки.

Суки.

Когда я вернулся, Ольга всё ещё спала, в кофточке наизнанку.

Потом уже надо было освобождать номер – он даётся на одни сутки.

Я сказал ей, что должен вернуться в часть к вечерней проверке, а она сказала, что вечером у неё поезд.

Мы ещё в кино сходили; какая-то сказка про персидского Геракла по имени Рустам.

Потом посидели на скамейке внизу Комсомольской Горки.

Она сказала, что ей пора на поезд, но провожать не надо, и заплакала.