«Только бы не наркотики!» — отчаянно подумала девушка, опасаясь, что док применил свои эксперименты на ней. Но соображала она вроде ясно, даже лестницу вниз преодолела без происшествий, правда, балансируя руками, точно плывя сквозь толщу воды. Да еще неприятным холодом отдавала по коже жара и сводило живот от вновь пробудившегося голода.

— Никто не приходил? — хрипло спросила девушка, прислоняясь к дверному косяку, когда застала Доктора Э. сидящим в длинном плетеном шезлонге возле витражного окна.

— Нет. С пробуждением!

Мистер Алек то ли делал вид, что читает, то ли на самом деле листал книгу с видом человека трезвомыслящего, даже его вечно сальный халат-роба не выглядел так устрашающе неряшливо. Он напоминал в тот момент почтенного признанного ученого на отдыхе, который после работы в саду решил сделать короткий перерыв и приобщиться после физического труда к духовному. И ничто в тот миг не раскрывало в его величественной полулежащей спокойной позе с вытянутыми скрещенными ногами его ненормальность.

— Спасибо… Чем я могу отплатить за спасение? — помотала головой девушка, поняв, что невежливо так начинать важный диалог.

— Тебе есть чем платить? — пожал плечами мистер Алек, и Джейс осознала, что на данный момент и вправду нечем, но док и не просил, вновь отстраненно бормоча, как можно тише, как будто все-таки понимая, что это бред его больного сознания:

— Может, ты… она…

А потом он продолжал снова каким-то не своим слишком теплым голосом, указывая Джейс на обширную столовую богатого заброшенного дома:

— Ты там много не ешь… Плохо может быть.

Девушку нешуточно коробил тот факт, что вся его доброта из-за того, что он принимает ее за свою дочь… мертвую. И тревожной птицей в клетке билось сердце, удар за ударом продолжая жизнь тела, которое не воспротивилось долгожданной пище, словно вновь пришло из другого мира и теперь обязано приобщиться к пище этого, чтобы не стать бестелесным духом.

В доме доктора молчали о своем старые вещи, расписанные под китайский фарфор предметы утвари в столовой: декоративные тарелочки, большая супница. Все расставленное по полкам из темного дерева, аккуратное, покрытое налетом пыли. Холодильник, плита — все такое привычное, похожее на квартиры стариков, которые не расстаются с привычной мебелью и устаревшей техникой. В зале возле плетеного старинного шезлонга покоились немного беспорядочно распластанные книги, от которых доносился приятный загадочный запах ветхих страниц. А сквозь витражное окно солнечный свет распадался на сотни радужных осколков, точно в соборе.

— Телефон… Мне нужен телефон! — просила вскоре Джейс, растирая виски. Просить она не умела, так же, как убеждать. Да ничего она не умела, только стрелять. Страшно было ловить себя на мысли, что стреляла она, и правда, почти без промаха, что на острове оказывалось более важным умением, чем всякая риторика, ведь пафосные бессмысленные речи Вааса тоже всегда подкреплялись его умением стрелять, его сворой пиратов. И весь его ужас крылся в этих подгнивавших джунглях, напитанных влажным тяжелым воздухом.

Как же Джейс ненавидела его в тот момент, невольно легонько прикасаясь через матроску к своей груди, вспоминая, как там прошлись наглые пальцы главаря. И еще больше ненавидела, когда понимала, что ее это ничуть не шокировало. Но, видимо, не до того было. Когда грозит смерть, то стыд почти как у покойников — неуместен.

— Прослушивается же… Или нет… — пробормотал Доктор Э., рассматривая старый-престарый мобильный с антенной. Джейс озадаченно вспоминала номер Герка, который предусмотрительно спросила, хотя каждый раз думала, что не вернется. Но возвращалась и в какой-то миг вдруг понимала, что дико хочет жить. Просто жить, не потому что обязана ради кого-то… Странно, а там, в прошлой жизни, чуть не прописали антидепрессанты из-за ее тотальной апатии к жизни. Выходит, слишком мало рисковала ею тогда, чтобы научиться ценить. И сейчас она вдруг поняла, до чего же может быть прекрасна жизнь, даже мимолетная и неустойчивая в когтях вечной опасности, до чего могут радовать солнечные брызги на сморщенном лице старика, простая еда на столе… Но из сознания неприемлемой эйфории буквально выбивал обоснованный стресс: она так и не узнала судьбу Лизы и остальных.

Вечностью показались сбивчивые гудки в трубке. Дозвониться с первого раза не удалось. Тогда Джейс полезла на второй этаж, вышла на балкон, видя остров почти как на ладони. За рекой на холме маячила колокольня без храма, значит, рядом, внизу, лежала деревня Аманаки. Эта часть острова казалась понятной и изученной. Впрочем, стоило только сойти с холма — снова лес, снова непонятное блуждание среди сотен опасностей.

На холме связь ловила приемлемо. И вновь гудки казались вечностью. Один, второй, третий… А если не тот номер? А если телефон не работает? А если… Нет! Друзья просто не могли быть мертвы. Гудки, гудки… От них до тошноты скручивали волны стресса. Гудки… В глазах темнело, точно она не дозвониться пыталась, а сигнал SOS подавала с тонущего корабля. Но для нее этот звонок и правда являлся последним сигналом бедствия между радостью жизни, спасению и темной долиной безумия.

И за короткие несколько секунд, отмеченные как ударами плети, короткими возгласами безликих гудков у правого уха, осознала, что, если не дождется ответа, не выдержит и прыгнет вниз прямо в пропасть, хотя балкончик не выходил на крутой склон, но мысли страшно путались, точно все сознание парализовали эти долгие секунды ожидания. Абонент… Абонент недоступен. Только не это молчание. Как много всего может сплестись в одном звонке, который следовало совершить еще накануне, но ей не хватило сил. И контуры острова расплывались перед глазами, и на фоне джунглей проступал иной мир, населенный зверями, наполненный доверху светом синим, лучами золотыми, и птицы под полет роняли крылья, пока воздух сливался с бессильем, пока муравьиные песни переводили на язык человечий. И звук летел по воздуху волнами бесконечной печали, разверзая бурю, стремясь в другие дали.