Но солнце черным не станет от людского горя, сжигая в своем огненном теле все печали и радости. Скорби и радости. Радости и скорби.

В штабе было как всегда темно, душно, пахло потом и деревом. В углу уже обрабатывали рану спасенного воина, оттого запах крови заполнял все. Но не только из-за него… Кровь… Двое воинов ракьят с виноватым видом склонились еще над кем-то, накрывая лицо белым грязным платком. Над кем-то…

— Нет! — прохрипела Джейс, ощущая, словно на нее обрушился целый океан, точно оказалась на самом дне и резко всплыла, переживая страшнейшую кессонную болезнь.

Лиза.

Возле отвратительного полосатого дивана лежала неподвижно Лиза.

Ее лицо, ее прекрасное юное лицо теперь закрывал этот нелепый душный платок. И сознание не сразу дало понять, что она уже не ощущает духоты, что она уже вовсе не дышит.

Лиза.

Рядом с ней покоился небольшой пистолет, видимо, найденный ею при разборке ящиков, оставленных пиратами. И зачем только поручили ей это бесполезное дело… И зачем только… Теперь все вопросы «зачем» не находили ответа. Теперь все виновны. Пистолет, а рядом — крошечная гильза… Ответа нет.

Пуля пробила сердце. И крови-то вроде немного, только на одежде, совсем немного возле на полу, редкие круглые пятнышки. Или ракьят уже переносили тело? Посмели прикасаться к ней, а она же боялась прикосновений с тех пор, как побывала в плену. Она…

Она убила себя. Покончила с собой.

Приходит смерть. И смысл лишают прав.

Джейс медленно опустилась на колени рядом с Лизой, дрожащей рукой сдернула покров с неподвижного лица, ловя удрученные взгляды ракьят, но они исчезали, они не существовали, они ничего не говорили, ведь слова в таком случае более чем излишни. Они ушли по делам. И к лучшему. К лучшему? Что здесь могло уже быть к лучшему? Все радостные слова, все радостные чувства покинули этот мир, где нет вестей с небес, раз происходит такое… Только руины, вмиг целый остров рассыпался пемзой, крошкой вулканической, пеплом перед чудовищным извержением.

Лиза. Недвижимая, с закрытыми глазами. Лицо выражало спокойствие, будто она спала. Мертвая, но по-прежнему красивая. Выстрелила в сердце, оттуда уже вовсе перестала вытекать темная густая кровь.

Джейс оцепенела, она не плакала, и из груди не вырвался первый вопль ужаса и отчаяния, только руки и плечи слишком явно, слишком ощутимо, сотрясались крупными волнами озноба.

Джейс тихо опустилась рядом, обхватывая голову руками. Сначала тихо, а потом все громче срывался с ее губ стон ужаса, перешедший в вой отчаяния, гнева и бессилия. Девушка вскрикнула раненым зверем, волом с копьем варвара в боку, птицей с перебитым крылом, что падает камнем вниз. Коротко, отрывисто, всего один раз. Она яростно ударила по стене кулаком, восклицая что-то неразборчивое, дикое, точно умирающий олень, которого разрывают заживо псы. Слез не было, только крики, вопли, от которых, казалось, расколется голова, пронзенная судорогами.

— Как же так?! Как так?! Куда?! — возникали бессмысленные слова, тонущие в хрипе.

Они обнялись с вошедшей Дейзи и долго-долго плакали. Вернее, Дейзи плакала, а Джейс только выла. Она не могла выдавить из глаз ни единой слезы, потому что все в груди клокотало и разрывалось огнем.

— Не уберегла… Ой, не уберегла я, — причитала рядом Дейзи.

Жизнь рассыпалась тонкой ниткой жемчужной, и все корабли остановились, потому что пересохли реки. И не осталось выбора в игре металла с водой, только ржавчина и зной, и беззащитные моллюски под палящими лучами солнца.

Она не верила в приметы, но жизнь пропела заветы смерти на кончиках пальцев: не отказаться. И смерть всего лишь слово, шесть букв, а война и того меньше — всего пять. И «пять» значит множество «шесть».

Но как же так Лиза решила, что в пику всей этой боли не надо жить? Почему не наоборот? И как мало успели обговорить, и как мало успели понять. Как много осталось противоречий и домыслов, что не решить при жизни, а теперь тем более. Всего недосказанного, разного, важного. С приходом гибели кажется, что все решить реально, если бы не это вынужденное расставание. Навсегда.

Дейзи рыдала, обхватив бессильно руками белую, как полотно, монолитно неподвижную Джейс, которая только шарила перед собой расширенными глазами, не видя ничего, совершенно ничего, даже пустота ускользала от нее. И больше всего хотелось лишиться чувств, исчезнуть, хоть на короткое время выпасть из этой нескончаемой пытки. И лучше никогда не существовать. Принять смерть вместо Лизы. Вместо Райли. Вместо всех, кого так долго теряла. Почему нет таких сделок с мирозданием? Почему одиноким тварям земным до скончания веков только немо принимать эти пики и крючья? Колотые, нежданные.

Все так просто: пистолет, немного крови. И нет больше Лизы. Лизы больше нет. Как нет Райли, как нет Оливера. Как нет тех воинов, чьи тела ныне покрывали мухи на песчаной косе. А кажется, что еще есть, а кажется, что просто без сознания.

Нет, так не умирают, слишком мало крови, совсем чуть-чуть, не так, как показывают. Не так, как видела воочию сама. Это все не могло быть правдой. Так не умирают. Но Лиза была мертва.

Сколько прошло времени? Час? Год? Вечность? Постарели на тысячу лет вмиг рядом с этим юным телом. А на лице Лизы застыла не мука, а мнимый покой, черты разгладились и только недоумение, будто это тело не поверило в расставание с душой. И куда… куда теперь отправилась эта душа? За что… Хорошо судить там, в городах, где самоубийца всегда кажется просто глупым человеком. И не отпевают их, не молятся за их страдания, которые посмели прервать своей волей. Попробуй здесь осуди привычным строгим законом захлопнутых дверей и высоких витражных окон! Попробуй прочерти среди агоний правильный путь!