А Оливер как нарочно теперь тоже впился в нее взглядом, давясь и перебирая ногами, балансируя на неустойчивых чурбаках. Оступиться — смерть, сломанная шея, казнь. И парень, очевидно, теперь считал, что Джейс в силах его вытащить.

Он так привык, что все его вытаскивают, а он, точно птица, снова бодро вылетает с пегими легкими крылышками. Но здесь у всех из хребтов торчали обугленные обрубки. Не взлететь.

Если бы только он поверил в нее чуть раньше, если бы только не… Не… Не… Это слово и так повторял главарь, твердил в который раз и доказывал Джейс ее бессилие, тыча в лицо концом каната, что должен был вырвать среднее полено. Прямо из-под ног Оливера. Ваас требовал казнить друга, собственноручно!

Неужели он и правда считал, что она способна на такое, даже после… После предательства. Просто очевидное слово. И нечего скрывать его от разума. Вещи обязывали называть себя правдиво. Вот только кто устанавливал критерии правды? Но отчего-то понятия подлости и предательства не рознились даже в совершенно разных культурах.

Да, так ее и правда никто еще не предавал, но в ее жизни и не случалось таких бед, однако же не масштабом бед измеряется масштаб предательства. Но убить. Нет. Друг. Предавший друг все ж не враг. И пусть говорят, что во сто крат хуже, но не на ее руках быть его крови. Но какой иной путь?

— Убейте меня, — хладнокровно говорила Джейс, затравленно глядя прямо на врага, уже перешагнув черту паники и ужаса, ощущая, словно внутри все окаменело. — Чего вам надо? — но вопрос сменился еще более глухим и обреченным утверждением. — Я не буду дергать за канат.

Паника. Страх. Какой смысл бояться? Помощь. Помощь звать душой? Звала, да неверие пересилило, немой крик никто не мог услышать.

— Снова просишь распять тебя вместо предателя? Вместо Иуды? — прошипел сквозь сжатые зубы главарь, резко вцепившись в ее плечо левой рукой, холодными пальцами, правой указывая на Оливера, по щекам которого катились слезы. — Вместо того, кто заслужил? Нет, это было бы о***ть как несправедливо.

Знал ли главарь и понимал ли, кто такой Иуда, помнил ли, что знал, но о словах своих никогда не задумывался, слова просто возникали в голове и тут же складывались в речь. И какое право он имел говорить о справедливости, когда сам вершил беззаконие, причиняя боль другим от скуки!

Ваас яростно потянул воздух, отчего-то едва ни рыча:

— А, ты не веришь, что я говорю о справедливости. Ладно, сейчас поверишь, — снова на его лице возникла издевательская гримаса, он окликнул одного из своих псов.
–  Эй, Френки, снимай с него кожу полосками, пока это ***ое отродье не поймет, что для предателей существует только смерть, казнь!

Комментарий к 38. Мастер-киллер Прошу оставлять отзывы. Впрочем, я все равно буду писать.

====== 39. Безжалостный суд ======

Хладнокровно вершат свой безжалостный суд.

Ваас яростно потянул воздух, отчего-то едва не рыча:

— А, ты не веришь, что я говорю о справедливости. Ладно, сейчас поверишь, — снова на его лице возникла издевательская гримаса, он окликнул одного из своих псов. — Эй, Френки, снимай с него кожу полосками, пока это ***ое отродье не поймет, что для предателей существует только смерть, казнь!

От группы пиратов отделился неприятный тип в красных шароварах, он держал наготове китобойный гарпун с крюком или же железный багор. Давний способ. И один из самых жестоких. Этот Френки кровожадно ухмыльнулся, глотая слюну, что-то ответил главарю, но, очевидно, такие приказы доставляли ему удовольствие. Он медленно подошел к Оливеру, который исступленно орал от предстоящего ужаса, но весь голос съедала веревка на опухавшей шее. И кричи, не кричи — никто не придет. Слишком далеко.

А этот проклятый Френки под одобрительные ухмылки Вааса разрезал мачете майку на груди Оливера, обнажая исхудавшее тело с исколотыми плечами. Так он все-таки не завязал… Или же это его пираты так накачали наркотой. Не узнать. И уже не важно.

Френки сделал надрез вдоль груди, потекла кровь, точно пламя заката. Закатом каждый день истекал, как кровь из раны. Рассветом вены вскрывал, и похоронами туманы. Но с этого только начиналась вечная пытка, бесконечная, потому что каждый миг здесь — дольше вечности, а каждый день дольше творения Вселенной.

Рана на груди, и именно за нее зацепился черный крюк железного багра или гарпуна. И Френки потянул вниз, тогда Оливер закричал так, что даже веревка не могла заглушить его стенания, точно лопались все мехи легких и трубки голосовых связок.

И на фоне этих пыток вился силуэт главаря, что не мог устоять на месте, изламывался множеством хаотических лишних движений, насмешек и искажений.

Бесконечный кошмар озноба и кривых зеркал.

И красная кровь, только кровь, не более, чем слово, не более, чем солоноватый запах, не более, чем вязкий ручей, каплющий в землю. Но вместе все — ужас, боль друга, боль человека.

Джейс ощущала, как в глазах темнеет. Еще немного, и она попрощалась бы с сознанием, а заодно и с жизнью. Но заодно и с пытками. Сдаться. Очень просто сдаться, потому что она не представляла, как дальше жить после такого. Бесконечного бессилия, предела людского насилия. Сдаться, потому что невозможно бороться. Сознание сдавалось раньше воли, измученное тело точно испытывало каждую грань чужой боли, точно ее разрывало на клочья.