И окостеневшие пальцы сжали конец каната. Она не отводила взгляд, она знала, что происходит, она все видела отчетливее реального, преувеличенно резко. И кровь горела в последних лучах заката.

Всего лишь короткий рывок каната. Резко отлетевшие три чурки. И вот тело Оливера обмякло, издав последний хрип.

И Френки озлобленно обернулся, раздраженный тем, что его отвлекли, прекратили его веселье. Безликий упырь, трупоед гуль. Кто угодно, но не человек. А что такое главарь, вообще не удавалось сказать.

Вот и закончилось.

Джейс не подчинялась Ваасу, нет, ничуть. Она сама решила, что это — единственный путь. И окажись сейчас в ее руках пистолет, она бы, видимо, еще быстрее прервала бесцельные мучения.

Слишком поздно ждать вестей с небес.

И крылья муравьев, и крылья птиц тропических съел лес. И вода кровавой ряской стала, и солнце садилось за край моря проливать дальше кровь в царстве ночи. Казалось, что рассвет уже не придет, ведь солнце убито. Она его убила своей недрогнувшей рукой.

И только стояла, глядя на Оливера. Только это был уже не он, он уже изошел из этого тела, как рыба из чешуи, превращаясь в птицу.

Ваас ухмылялся, довольно щурясь, облизывая пересохшие губы, как будто что-то доказал себе, как будто он волновался не меньше нее:

— Вот так, да. Молодец, парень. Ты все правильно понял. Ты убил предателя, ты убил своего друга. Очень хорошо.

И пират отвратительно приобнял ее за плечи, похлопав по спине, явно с еще большей издевкой. Джейс немо вскрикнула, точно ее придавило тяжелым валуном или вдоль спины прошелся удар кнута или раскаленного прута.

Комментарий к 39. Безжалостный суд Ох... Автору эту главу перечитывать страшно.

====== 40. В клочья изодранной ======

Над реальностью, в клочья изодранной,

Реют в утреннем небе кровавые флаги.

— Вот так, да. Молодец, парень. Ты все правильно понял. Ты убил предателя, ты убил своего друга. Очень хорошо.

А она не видела ничего, не видела никого, она застыла с каменным лицом полным ужаса. Даже рыдания отступили, отступило все, все ее мысли, потому что слов, чтобы описать произошедшее, просто не находилось. Она лишь не своим, каким-то совершенно чужим голосом, слыша его как из колодца, выдавила из себя:

— Нет.

— ***! «Нет», «Нет»… Ты слов других не знаешь, кроме «нет»? — то ли насмехался, то ли снова злился главарь, наконец отпуская ее, отстраняясь, уходя куда-то в сумрак.

Но внезапно глаза ее снова ожили, по лицу прошла волна невообразимой ярости, ненависти, но не слепой, не безумной. Она без страха поглядела прямо на своего мучителя, буравя его взглядом так же, как он буравил пленников. Уголки ее искривленных губ опустились еще ниже, уже выражая не растерянный испуг, панику, а готовность бороться, не сдаваться, пусть и ненавидя, пусть и разрушая, и она ответила:

— Нет. Это ты убил его.

А он не начал снова свой бессмысленный монолог, что он здесь царь и бог. Главарь начинал каждый раз эту хаотичную болтовню, точно пытаясь доказать что-то и самому себе, но не доказывая. Немного раздраженно, но все-таки не ором, мучитель говорил с пугающими нотками фатализма:

— Нет, парень. Ни я, ни ты его не убивали! Он сам себя убил. Не втыкаешь еще? Убил, когда предал тебя. Да… Вот ты, шаришься по джунглям, как будто в конец обдолбанный, а я реально обдолбался, кстати, да… И он реально обдолбался. Но предал тебя не поэтому. *! Почему я должен объяснять тебе все это?! — раздраженно рычал он, но снова шипел, вытягивая шею, снова нависая. — Ты же понимаешь, ты все понимаешь. Но прикидываешься тупым. Да, ты шаришься по джунглям, у тебя простая цель — убить меня. У меня простая цель — убить тебя. Всё на месте? Я ничего не упустил? Кажется, все на месте. А этот ук решил смешать карты. Думал, спишет на то, что его вынудили. Но ему же по** на тебя! В этом фишка. Они всегда думают только о себе, ставя тебя перед выбором… Он думал только о своей гр***ой ***. И ты это понимаешь, ты все понимаешь. Но продолжаешь говорить «нет», упорно доказывая себе, что ты вот такой ангелок ов, который жертвует собой ради всех подряд, — но снова он восклицал, да так, что, казалось, с деревьев осыпались листья. — А на это надо? Они будут предавать тебя, мы будем ставить тебя перед выбором, а ты доказывать себе, что ты здесь жертва, — однако снова он уходил куда-то в свои мысли. — Нет, нет… Все хорошо, все очень хорошо. Вот только все ***во. Все ***вее, чем ты можешь себе вообразить.

Мутные глаза его потухли, а затем снова зажигались новой ненавистью ко всему живому, новой наглостью и злорадством.

А ее лицо вновь окаменело, в голове появлялись слова для описания этой разломанной, раздробленной картины произошедшего. Убийства? Казни? Расправы? Нет, слов все еще не находилось. Как и оправдания себе. И из-за этого вместо здорового желания бороться существом ею снова завладело липкое и малодушное желание смерти, ведь это самый простой выход.

Смерть — это как сон: во сне не надо думать, во сне и тебя нет. Со сном никто не борется, может, и со смертью не стоит, ведь ничего плохого нет в том, чтобы вовсе не быть, перестать существовать, уйти так от проблем. Принять смерть. Ноктюрн. Не принять — диурн. Принять.

Она давно знала, что в глубине души только и мечтает об этом побеге, как бы себя ни убеждала, что живет ради брата и друзей. А теперь-то ради кого ей жить? Ради мести? Она еще не осознала это желание, да и со связанными рукам она не видела, как можно совершить свою месть. И после убийства, пусть и вынужденного, но убийства друга, она знала, что уже никогда-никогда не сумеет стать прежней. И казалось, что из-за этого проще всего умереть, не носить на себе остаток дней клеймо убийцы, не бежать через джунгли, разыскивая остальных. Просто умереть. Это же так просто! Почти не страшно! В пустой темной зале сознания холодным ветром гулял смех этой страшной простоты.