«Потом» отсекал разностью миров этот страшный хаос с ирокезом на голове, где шрам перерезал левую ее половину от короткой черной брови до затылка. Хаос с темными кругами под мутными глазами, которые он то самодовольно щурил, то безумно таращил, притом смена эмоций не согласовывалась с объективными событиями, происходила ненормально быстро.

И хаос обращался к ней, а не к Райли, присутствие которого не воспринимал, будто не человек находился перед ним, а пустое место. Джейс, не имея сил и возможности поднять голову, глядела, наверное, и правда исподлобья. Этот взгляд трактовался слишком превратно, или же намеренно превратно, потому что хаос, презрительно осклабившись на миг, точно акула, на удивление ровными зубами, приказывал, снова повышая голос:

— Меньше ***ва гонора! Ты никто здесь! Ты… — но он развел в стороны руками, точно рассекая волну, отошел на пару шагов от клетки, говоря, очевидно, себе. — Но ладно. Ладно… Я спокоен, — но снова метнулся к прутьям, как тигр, рыча: — Видишь, насколько я спокоен? Ты, ***, еще не видишь?

Она молчала. А он встал возле клетки, облокотившись на прутья, вытягивая шею. Казался гигантским, может, только казался. Мускулистый пират в красной майке и вытертых джинсах нависал, как скала над морем, как пласт песка в карьере, что может осыпаться в любой миг…

Песок в часах времени скитался по кругу. Не нужны друг другу люди, пружиной натянутые в витках повторений. Вот только пружины все были лишь от пистолетов. Да, пистолет и впрямь покоился в кобуре на кожаном поясе джинсов. Самое настоящее боевое оружие, которого Джейс уже успела насмотреться словно бы на всю жизнь за короткий вчерашний день. И знала, что предстоит еще увидеть немало.

А пирату не нравилось ее молчание. Хоть и любое слово могло снова спровоцировать его. Однако молчание тоже оказалось словом.

— Немой, ***, немой? — продолжался невозможный грохот его голоса, но вскоре сменился на спокойное, плавное: — А, хотя, это даже лучше, это лучше, чем болтливые паникеры, чем эти *** сыночки. Ты, парень, видно не из таких.

Обращался он не к Райли, который уже даже не всхлипывал, а точно оцепенел, впал в транс от ужаса, обращался тюремщик именно к Джейс. Несомненно, ее приняли за парня. Но и неплохо. И даже неудивительно.

Ее всегда принимали за парня, и она не спешила опровергать ошибку. Сложно не принять за мальчика лохматое, коротко стриженное существо с развитой мускулатурой, длинным носом, резкими чертами лица и без выраженных признаков женщины, например, груди, которая, похоже, еще в детстве отказалась расти.

Да Джейс и не просила никогда, не жалела об этом. Когда она начала заниматься биатлоном, такое телосложение даже очень понравилось ей, это помогало в тренировках. Ничего лишнего. Кости, мышцы и любимый спорт. Она даже занимала на соревнованиях места, прочили, что попадет в Олимпийскую сборную. Может, шутили и подбадривали, может, правда. Кто их разберет. Хотелось им верить, а не выходило, не верила она похвалам. И себя она всегда оценивала приниженно и скромно. Но это не запрещало ей мечтать. Как и всем. Даже в клетке мечту не отнять, если в клетке сознания не сгорела.

Вот только все другие мечты рухнули, когда она сломала левую ногу в восемнадцать лет.

Райли тогда вызвался подвезти их с друзьями, праздновали ее первое место в очередных соревнованиях. То ли Райли выпил лишнего, то ли просто не умел водить, то ли так сложилась судьба… Кто знает. Да и что толку думать! Она только помнила слепяще-яркий свет фар летящей на них фуры, затем легковушку повело, закружило, Райли, естественно, не смог вырулить.

И вместо этих фар теперь перед клеткой маячили два орехово-карих мутных глаза, которые тюремщик то таращил до предела, точно глаза пытались выпрыгнуть из орбит, вырваться из плена мышц и черепа, то злорадно и фаталистично щурил, словно уходя в себя, в темные глубины сознания. И беспрерывно он указывал куда-то пальцами. То на нее, то на себя, то в неизвестном направлении, в никуда. Да, эти орехово-карие глаза. Очень похожи на те страшные желтые фары, в тот день, когда рухнули ее мечты о большом спорте. И все мечты. Именно ее, а не семейного бизнеса, не интересы брата. И сейчас тоже все рухнуло. Не осознать.

И все же чудо, что в тот день никто не погиб. Может, и сейчас чудо, хоть о судьбе остальных она ничего не могла пока знать. В тот день. Да, она называла это чудом, в конце концов, это был ее младший брат, он же ничего не мог предпринять, ей самой следовало садиться за руль, не позволять ему. И винила себя, а не его, как и теперь.

Ей следовало отговорить его от поездки на этот остров. Она всегда корила себя. И не важно, что после аварии она оказалась с сотрясением мозга и сломанной в трех местах левой ногой, и не важно, что о соревнованиях пришлось забыть. Важно то, что Райли остался жив и даже не пострадал. Все нормально, все хорошо, несмотря на то, что она так и не смогла найти своего места в жизни, потому что учеба обычно с трудом совмещается с усиленными занятиями спортом, по крайней мере, в ее случае. Пыталась поступить на искусствоведа год назад, думая, что знает немного живопись и сможет сдать экзамен. Но как-то не вышло, она поняла, насколько жалок ее уровень по сравнению с остальными и насколько неинтересна специальность. Вот уже пять лет подрабатывала, кем придется, даже не запоминая толком, где именно.

Да еще с бизнесом Райли недавно начались страшные проблемы. Он набрал кредитов, потом занимал деньги у ненадежных людей, даже дошли слухи, будто кто-то грозил ему расправой. Пришлось срочно возвращаться из Ванкувера в Торонто, срочно спасать его, самой залезать в долги. И вот он решился на этот ненормальный шаг, обещая всем самое невероятное приключение. Вот оно, «приключение»!

Но какое все это имело значение? Снова настал тот переломный момент, когда нет мыслей, нет реальности в обычном смысле этого слова, зато в воспоминания такие моменты вживляются, точно ядовитые иглы. И словно удары сыпались слова тюремщика, который слегка посмеивался, выглядел теперь действительно вроде бы спокойным, вот только через миг мог сорваться на крик, на брань, впадая в сущее зверство: