– Что-то я не заметил, – отозвался тогда Диксон язвительно, на что Поль серьёзно ответил:

– Нет, это действительно так. Мне кажется, тех двух офицеров на вас натравила не сама Ливали, а какая-то её принципалка, которой смертельно захотелось выслужиться.

Камилло поверил. И верил сейчас, следуя за деловитым Бонитой и глядя на его подпрыгивающие на плечах кудряшки с позастревавшими репейниками. Продравшись через непонятную рощицу, они вышли к гигантской трубе теплоцентрали, за которой начинался жилой микрорайон. Довольно странненький, если посмотреть: беспорядочно натыканные по местности, но опрятно выглядящие девятиэтажные «свечки», и затесавшееся среди них, как утка в стаю лебедей, облезло-розовое панельное здание. И – тишина. Вокруг, куда ни глянь, нет ни души, лишь на старых качелях в соседнем дворе неподвижно сидит растрёпанная девушка в длинном чёрном плаще и стоптанных туфлях на босу ногу.

Поль и Камилло обменялись молчаливыми взглядами, не в силах потревожить загустевшую, как холодец, тишину. У обоих в глазах был одинаковый вопрос «Что за хня?..», в случае Бониты разбавленный печальным пониманием того, что колбасы они тут явно не купят. Потом, решившись, Диксон первым двинулся вперёд, стараясь не пялиться на странную девицу. Поль, чуть помедлив, догнал его и даже ухватил двумя пальцами за большую круглую пуговицу на рукаве пальто. Вид у химика был бледный, но непреклонный.

Они уже миновали двор и вошли в тень первой девятиэтажки с табличкой «Н. Черёмушки, корпус 1 «а» на стене, как сзади раздался скрип качелей и тоскливый, глухой, как будто сильно простуженный голос:

– Она вас ждёт. Divide et impera – старо, как мир, и действенно, как удар в сердце. Конечно, в результате всё равно всё свершится, как должно – но возможны жертвы среди мирного населения, не впутанного в узы Некоуза... Да, Лучник, что ищет мира, но находит лишь войну, я говорю о твоём спутнике. О нитке, вдетой в иглу.

Бонита и Диксон синхронно обернулись: девушка стояла у качелей, держась за них одной рукой, и смотрела из-под спутанных, упавших на лицо чёрных волос. Во вновь повисшей тишине раздался странный не то всхлип, не то вздох, хотя пухлые губы девушки оставались сомкнутыми.

Бонита нервно вздрогнул и вцепился в руку Камилло – у него были очень холодные, едва ли не ледяные пальцы.

– Не бойся, они только по вечерам плачут, днём в этом направлении поездов нет, – девушка чуть улыбнулась им и откинула прядки со лба, открыв миловидное круглое личико, правда, с грязными полосками на левой щеке.

– Я понимаю, у вас нет никаких оснований мне верить, но послушайте...

– Верно подмечено, насчёт оснований, – поджал усы Диксон и скрестил руки на груди. Ему не нравилось это милое с виду местечко, ему не нравилась девица в старом плаще на ночную рубашку и с чумазым личиком, но больше всего Камилло не понравились её слова. Ибо в них была логика.

С той властью, что давали ей узы, Элен уже должна была почуять их с Полем приближение – и не факт, что эта девица не...

– Теперь нет. А раньше да, я была принципалкой, – сказала она, внимательно глядя на Диксона.

– Много чего в Некоузье было, да прошло. И много чего есть – и пройдёт...

– Например? – напряжённо спросил Поль. Он, вцепившись глазами, буквально-таки пожирая девушку взглядом, хмурил лоб в попытках понять, почему она кажется ему знакомой. И пахнет вроде бы чем-то знакомым – масляной краской? мазутом? бензином? ...нефтью?!

– Например, этот райончик, Новые Черёмушки, – девушка с обескураживающей беззаботностью уставилась в ясные небеса, толкнув качели рукой; те в ответ жутко взвизгнули, заглушив очередной непонятный всхлип. – Или вот мои коровки... и даже я сама. Всё есть, но всё это исчезнет, когда свершится страшное пророчество ведьмы-пряхи... Глупая девочка. Думает, что сможет начать шить заветной иголкой новую историю Некоуза, если осмелится взять её в руки... А всё сейчас вот так!

Она неожиданно шагнула к химику, ухватила край его шарфа и молниеносно завязала на нём тугой морской узел.

– Нити в ткацком станке судеб пошли вразнобой, запутались намертво; многие будут порваны – а всё потому, что не надобно нитям самим решать, как им плестись...

– Э! На что это вы намекаете, дамочка? – выдернул из чужих рук осквернённый шарф Бонита, злобно сверкнув глазами, а Камилло при этом дико осмотрелся и совершенно невпопад спросил:

– Какие ещё коровки?!

– Нефтяные, – опять печально ответила девушка и закашлялась, прикрыв губы грязной ладошкой.

– Я, в каком-то смысле, одна из них... Живу одной лишь просроченной памятью, да брожу вдоль железнодорожных путей, выискивая выживших опоздавших пассажиров. Должен же кто-то забирать их прошлое «я» и провожать потом в трамвайное депо, на Озёра....

Поль уже после сакраментального слова «нефтяные» замер с распахнутым ртом, нелепо держа в руках обвисший шарф, а Диксон, вслушивавшийся всё ещё с изрядной долей скептицизма, внезапно вспомнил историю про грозу в Кривражках – и вкрадчиво-недоверчиво спросил девушку: