– Ты кого мне подсунул, выкидыш выхухоли, внебрачный сын дизентерии?! Что это была за баба, которую ты мне велел развлекать?!

– Патрик, а Патрик, – я реально испугался за психическое здоровье профессора, – ты что, уже вчерашний день не помнишь? Это Ирина была...

– Хуй мирового пролетариата это был, а не Ирина!! – сорвался на визг Патрик и швырнул трубку.

Я криво сел в переворошенной постели, тупо уставясь на зажатый в руке телефон с надписью «Вызов окончен». Однако...

Не успел я осмыслить это всё, и прийти к единственному возможному в такой ситуации выводу «Покурить бы», как «Нокия» запела вновь. На сей раз меня возжелал генерал. Еле переборов пошлое трусливое желание швырнуть телефон в окно и сделать вид, что дома нет никто, цветы завяли, рыбки сдохли, я обречённо вздохнул и вдавил ногтем кнопку приёма.

– Слушаю вас, Джереми, – встав в висящем на одном плече халате, я подошёл к окну, нашарил впотьмах на подоконнике пачку с сиротливой сигаретой внутри, и начал вертеть её в пальцах – всё равно зажигалки не было. Генерал смущённо откашлялся; кажется, ему было неловко.

– Господин Седар, у нас тут произошло два странных ЧП, и мы с Рейнборном даже не знаем, что теперь делать. Если вкратце, то вначале в девятом корпусе, в общаге инфекционки в лифте была найдена мёртвая сотрудница, приехавшая к нам по обмену, Марика Маркес. Да, Сао, в том самом лифте, в котором был найден глава корпуса с зашитым ртом, и который был в тот же день отключен от всех сетей и законсервирован лично мной. Кто включил его обратно, как и зачем – это нам ещё предстоит узнать... Не успели мы с Рейнборном отдышаться, как приходит вызов от Кареньи: в её кафе «Еда» взбесилась электрика. Провода, Сао, сами вырывались из стен, пробивая бетон, и вели себя так, словно они вполне одушевлённые и разумные существа... Извините, Сао, это на самом деле звучит, как дурная страшилка, я понимаю...

– Нет. Я верю вам, генерал. Рассказывайте дальше, – пересохшими губами жёстко выговорил я, сминая сигарету в пальцах и глядя, как табачная крошка мелким коричневым снегом высеивается на подоконник. Джереми опять откашлялся; я ждал, уже зная, что он мне сейчас сообщит.

– Никто из персонала и посетителей кафе не пострадал, кроме ужинавшей там с профессором О’Филлоном госпожи Сильвы, коменданта общаги химиков. Со слов свидетелей, электропроводка напала на сидевшую в углу Сильву, словно чьи-то щупальца, и попыталась оплести её и утащить за собой в стену. Но девушка яростно билась, рвала железо руками, даже грызла его, кричала... Это всё произошло очень стремительно, буквально за какую-то минуту. Никто даже опомниться толком не успел. Бросок – схватка – после чего произошло сильнейшее замыкание, вырубилось освещение, зато заработала система пожаротушения. Когда люди выбрались из кафе, Сильвы с ними не было... Каренья вызвала нас с Рейнборном, но я решил, что вам тоже необходимо присутствовать. Сейчас энергия в центральном корпусе отключена, в кафе с ручными лампами работают мои люди. Если вы можете, обязательно подходите туда, я и Уильям уже там.

– Это всё вот только что случилось, я так понимаю? – мне на миг стало жаль Патрика: сидел себе человек, ел спокойно, с девушкой общался симпатичной, и тут – хоба! – её хватают и утаскивают провода. Получите – распишитесь. Есть с чего начать психовать и задыхаться... О судьбе пропавшей Ирины задумываться мне вообще не хотелось: после гибели обеих сестёр Маркес в очереди довольно очевидно стоял я, и только я.

– Да, с интервалом в час, – подтвердил Джереми. – Правда, неизвестно, во сколько умерла Марика: её тело нашли по чистой случайности, я ведь говорил, тот лифт был выключен и закрыт для доступа. Просто саму Марику очень активно искала Агата дель Фрио. У них должна была быть в восемь вечера совместная конференция химиков и иммунологов, и присутствие Маркес, как гостьи из другого НИИ, было обязательным. Вот Агатка с охраной седьмого корпуса и стали обшаривать каждый угол территории...

– Ясно, – я стиснул руку так, что ногти впились в ладонь, чтобы не сорваться в крик. Господи, я же знал, что Агата дель Фрио переметнулась на сторону уз, и даже не пошевелился, чтобы её как-то нейтрализовать! Марика погибла из-за моей беспечности, а Ирина... Да, Ирина.

– Я сейчас буду у вас, генерал. Ждите.

Велев себе отложить собственную казнь неумолимым палачом-совестью хотя бы до момента обнаружения тела Ирины, я торопливо натянул какой-то относительно немятый костюм из шкафа, хотел было повязать галстук, потом махнул рукой и убежал так. Не до игр в директора сейчас.

Вниз по узкой крутой лестничке, в слабом свете чахоточных лампочек, мимо докуривающих последние минуты перед комендантским часом общежителей, стоящих под открытыми форточками и провожающих меня испуганными взглядами... Первый этаж, полусгнившая дверь; редко кем и когда посещаемый коридор к центральному зданию – здесь за стенами лишь жилы проводов и сосуды труб. Запах плесени и пустоты. И...

Чувство радости. Неподдельной, какой-то детской, даже щенячьей радости с пряными нотками гордости и самодовольства. Оно нахлынуло на меня сразу со всех сторон, подвижное и при этом бесплотное, как ветер. Замерев и лишь чуть подрагивая, я всей кожей впитывал это чувство. Мы так счастливы... мы прогнали, вытолкнули, выкинули из дверей белую принцессу – и больше никогда не пустим её на порог. Мы все так старались... Ты похвалишь нас, Сао Седар, солнечный мёд и пряная корица, ты доволен нами? Да? Да?..

– Да, – еле слышно шепнул я вслух, сам не понимая толком, что говорю. Мир опять перекосило в сюрреалистичную картинку, где студенисто дрожал воздух с привкусом сладкого тлена, где текла по чугунным венам прозрачная кровь, и капала в чьи-то подставленные руки из ран кранов... «Мир не стал иным, это, наконец, ты увидел его таким, каким он всегда был, о Сао Седар, пломбир и мокко», – прошелестел непонятно откуда взявшийся в коридоре ветер и ласково взлохматил волосы на затылке.

Я сглотнул – металлический привкус во рту; потом потёр онемевшую шею негнущейся ладонью. Генералы ла Пьерр и Рейнборн, ожидающие меня в разгромленном кафе «Еда», неожиданно стали далёкими-предалёкими и каким-то маленькими, будто я посмотрел на них не с той стороны бинокля. По тёмно-зелёной стене подполз к моей руке, извиваясь, маленький проводок. Ласково потёрся, и я осторожно погладил его кончиками пальцев. Ниотчего захотелось рассмеяться, и я прикусил губу: нервы, нервы... Надо бы привыкнуть.

Уже никуда не торопясь, я пошёл по коридору, ведя ладонью по стене (проводок преданно полз следом). В голове крутились, подобно рваной бумаге на ветру, обрывки каких-то мыслей, вроде как: «Лифт можно и открыть... теперь, когда она не сунется... разлом затянется, исчезнет, мы даже и не вспомним о нём... та первая смерть – спущенный курок, охотничий рог, сигнал к атаке, и были ещё полторы, из которых, быть может, вернутся... здесь наступит покой, и мне будет легче...».

На троеточии коридор окончился центральным холлом, непривычно людным для столь позднего часа. Кубометры впаянного в мрамор пространства, освещаемого расставленными на полу тут и там переносными лампами; тёмные безликие силуэты; атмосфера театра теней. Никто не говорит громко – каждый шепчет, издавая звуки пойманного в кулак мотылька.