– Да! – резко отозвалась Хмель. – Пусть так! Лучше, чем валяться у ног безглазых кучей старого тряпья да рванья! Я ничего не буду прятать за облаками, Юта. Я говорю тебе то, что я думаю.

– Да, я слышу, но меня это трогает меньше, чем лунный свет, – равнодушно отозвалась Камайнен и одним резким жестом увела свою ветку облачной сосны круто вверх, ставя окончательную точку в навязываемой ей беседе.

Кьяра вначале хотела догнать восточную сестру, но потом передумала: в таком буране тяжело отыскать того, кто не хочет быть найден. Задумчиво ловя губами хлопья снега и пытаясь понять, что означает их странный, металлически-неживой привкус, ведьма потихонечку планировала к земле – слабо светящееся перо, потерянное фениксом.

Оттуда, снизу, доносились смутные отголоски жизней, и Хмель теперь уже сознательно сбавила высоту, ориентируясь на дразнящий аромат нефти, родственный текущей в её венах топи. Так и есть: из чёрно-белой мути, словно её негласное порождение, вылепилось стадо коров, ведомое невысокой фигуркой в чём-то вылинявшем и монохромном. Длинные волосы девушки бились в потоках ветра со снегом, как последнее знамя разгромленной армии, а в окоченевших пальцах она держала – Кьяра Хмель недоумённо сощурила золотисто-медовые глаза – фотографию?.. Да, точно: выцветшее, с загнутыми потрескавшимися краешками фото, хранящее в себе смутное тепло. Отголосок так и не уничтоженной до конца страсти. След двух жизней, туго сплетённых в витую пару… Хмель повела подбородком, ощутив укол внезапного сострадания к тем, чьи размытые тени сжимала сейчас в руках погонщица печалей, Арина Арахис. К тем, кто сейчас…

– ...Ну заче-е-ем? – полупростонал Майло в отчаянии, натягивая воротник полосатого свитера до самого носа. Последний час его постоянно подмывало потребовать у Рыжика высадить его в любом мало-мальски населённом пункте, отдав в качестве выкупа информацию о том, где лежит дневник Стефании. От этого шага мальчишку удерживало только понимание: хуже может быть. Всегда.

Впрочем, сейчас Майло даже не представлял, что может быть хуже его попутчиков: мальчишка уже готов был лезть на стену, если б только в «Паккарде» нашлись эти самые стены. Как только они отъехали от Депо, Мария на заднем сиденье начала петь, чуть поводя растрёпанной головой из стороны в сторону. Запах её засохшей крови смешивался с ароматом роз, и какой-то сладкой ржавью застревал в горле, мешая дышать. Майло не мог понять смысла песни (Оркилья пела на своём родном испанском), и это раздражало его, словно мелкие камушки в ботинках, которые нет возможности вытряхнуть. А Рыжик, оцепенелый и бесстрастный, был ещё менее одушевлён, нежели телеграфные столбы и сугробы по обочинам, но...

Но он, тем не менее, почему-то остановился и съехал к краю узкой дороги, когда в лучах света фар мелькнула тонкая фигурка с просительно протянутой рукой и с бьющимися в густой метели полами-крыльями плаща за спиной. Майло почему-то мимолётно вспомнился каменный ангел с надгробия Стефании Пеккала – но это воспоминание было тут же уничтожено мыслью о том, что с большой долей вероятности в «Паккарде» сейчас станет на одного пассажира больше.

– Что за смысл был останавливаться? Какой вообще человек сядет в машину к... нам?! – продолжал протестовать Майло, демонстрируя вполне здоровую логику. Вывернув шею, он бросил взгляд на круглолицую девушку в старом плаще, целеустремлённо пробиравшуюся к машине через снежные заносы. Она в ответ махнула ему рукой, словно говоря: «Погодите! Не уезжайте, я сейчас, сейчас!».

– Кому нужно – тот сядет, – холодно отозвался Рыжик, расслабивший руки на руле, и чуть повернул голову. На миг у него сделался такой вид, как будто он к чему-то настороженно принюхивается, и Майло вслед за ним тоже непроизвольно дёрнул длинным носом. Недовольно сморщился, чихнул, закрыв лицо сложенными корабликом руками, и пробубнил:

– Коровы где-то рядом, нефтью разит, словно... о НЕТ, только не говори мне, что мы поехали через Задний Двор!!

– Не беспокойся, Майло. Насколько я вообще что-то помню, там нельзя разговаривать только с живыми, а тебе это уже не грозит, – утешила его сердобольная Оркилья нарочито добрым голосом.

Мария инстинктивно чуяла, что ужасно раздражает своего юного попутчика, и никак не могла удержаться от того, чтобы поддеть Майло, словно ей на какой-то безымянной миле их пути попала в рот смешинка. Тополиный пух, семечко одуванчика, солнечный зайчик... Мария знала: её забытая жизнь рядом, всё ближе с каждым щелчком стрелки, с каждым прерывистым вздохом мальчишки на переднем сиденье, с каждым пропетым словом. Она так хотела заполучить её обратно!

– ...Извините, я могу с вами доехать до Новых Черёмушек? – в стекло просительно поскреблись, и все трое одновременно повернулись к окну, словно рыбки в аквариуме. Снаружи стояла дрожащая от холода девушка и шмыгала носом, а за её спиной, чуть покачиваясь, степенно проплывали куда-то в буране угольно-чёрные коровы, похожие на флотилию тяжелогружёных барж. Майло открыл рот, но издать смог только какой-то сиплый писк проколотого мячика.

Это надо же было так феерично накаркать насчёт того, «какой человек сядет к нам в машину»!.. Зато теперь Майло знает, какой: мёртвая принципалка Арина Арахис, нефтяная пастушка с Заднего Двора!!

– Садись, – откликнулся Рыжик равнодушным тоном, и Мария отперла заднюю дверцу, изобразив самую приветливую улыбку из тех, на какие была способна. Ей почему-то нравилось, как пахнет эта девушка, от неё веяло теплом и чем-то невыразимо знакомым. А может быть...

– Мы едем в Никель, – немного помолчав, прибавил Рыжик, глядя на то, как Арина, подобрав обтрёпанные полы плаща, проскальзывает в салон «Паккарда». Он видел замёрзшую девушку, что-то прячущую на груди, под плащом, но чувствовал всего лишь ещё одну нить, проскальзывающую в игольное ушко. Нить неопределённо-серую, но на удивление прочную, словно стальной трос. Нить, сшитое которой не порвётся уже никогда-никогда... Ну, вот и хорошо. Достаточно уже чужих судеб порвано железными лезвиями необходимости исполнять свой долг – любой ценой.

– Вы знаете, как проехать туда через Новые Черёмушки? – почти беззвучно спросила Арина сзади. Она избегала смотреть прямо на Рыжика – скорее, инстинктивно, нежели осознанно. Так избегаешь смотреть на то, что твой разум отказывается принять из угрозы быть разрушенным. Рыжик едва заметно повёл плечами, не оборачиваясь:

– Дорога и время сами покажут, где мы нужны. Не исключено, что в твоих Новых Черёмушках.

– Я не хочу ехать через всякие там левые Новые Черёмушки, про которые вообще никто никогда не слышал, – из остатков гонора воспротестовал Майло, категоричным жестом скрестив руки на груди и враждебно воззрившись на робко улыбнувшуюся ему в ответ Арину.