Арина поперхнулась, когда взгляд Рыжика соскользнул на неё – так, словно кто-то полоснул её ножом по горлу, – и лишь ещё сильнее стиснула пальцы Марии, не в силах договорить. Повисла тишина, нарушаемая только ровным рокотом мотора и прерывистым дыханием Майло.

– У тебя ребёнок будет, – вдруг сказал мальчишка Оркилье, втянув воздух сквозь стиснутые зубы.

– Я сам слышал, Полли вот ему говорил, ещё позавчера. Наверное, это он тебя держит... ну, или она, я уж не знаю, кто у вас там! Вот!! И не смотри теперь на меня так, я не подлый подлец про такие штуки молчать! Меня бы мама никогда не простила за это... понял, ты... Игла дурацкая...

Майло вдруг сердито всхлипнул и мазнул рукавом по лицу, отвернувшись к окошку. Арина Арахис свободной рукой в молчаливом «спасибо» коснулась его сердито вздёрнутого плеча. Мария Оркилья, потрясённая, не могла издать ни единого слова – прижимая к животу ладонь, она сидела, обратив незрячее лицо куда-то к небу, и беззвучно шевелила губами, словно молилась.

– Майло Пеккала... – вновь отвернувшийся Рыжик чуть склонил голову набок, словно к чему-то внимательно прислушивался; его взгляд теперь терялся где-то во вьюжной тьме, и всем было от этого неизъяснимо легче. – Узмар, сын ведьмы, не имеет права вмешиваться в дела земные...

– Ещё чего скажи, такое же умное, – окончательно вошёл в штопор Майло, который, найдя в себя силы помочь раздражавшей его всю дорогу Оркилье, почувствовал себя невероятным героем.

– Пусть ещё кто-то проходит мимо и изображает спиной свою безотносительность, а мы с Ариной не такие! Правда, Арахисина? – обернулся он к девушке за поддержкой, возбуждённо поблёскивая золотистыми глазами.

– Ты же целый посёлок спасла, молодчина! Ну и я тоже не хуже! А благодарить меня не надо, – подумав чуток, прибавил он специально для погружённой в себя Марии, – по мне, так главное, чтобы всё было хорошо! А благодарность – это так. Приятно, но необязательно...

– Синдром физика-нулевика, – неожиданно весело сказала Мария, разомкнув губы, и мечтательно улыбнулась. Память вливалась в неё, словно живительная влага в иссохшееся русло реки, и теперь она отчётливо чувствовала внутри себя биение двух сердец. Как там сказала эта девочка со смешной фамилией Арахис – строительный материал для будущего? Да воистину так! Мириады воспоминаний роились в Марииной темноте, подобно светлякам, воскрешая её личность, сотканную из люто-белой целеустремлённости, неистово-алой любви и железно-чёрной воли. Три нити – белый свет, красная медь, чёрный шёлк. Неподвластный никаким силам шов, втягивающий её обратно в жизнь...

– Она будет счастлива... Рыжик, – едва слышно прошептала Арина, – потому что ей есть, для кого возвращаться. Не то, что... ой!

– Да говори, – равнодушно разрешил ей Рыжик, заправляя прядь заметно выцветших волос за ухо.

– Ты, по крайней мере, правду говоришь, в то время как прочие лицемерно лгали о том, что я должен быть благодарен командору Садерьеру за свою нелепую послежизнь Норда...

– Норд!! – заорала Оркилья вдруг так, что дёрнулся даже невозмутимый Рыжик. «Паккард» нервно вильнул по заснеженной дороге, лишь каким-то чудом не улетев в кювет. Майло, словно горлинка, вытягивая шею, взбудораженно зашипел на Оркилью что-то ругательное, глотая буквы. Мария досадливо отмахнулась от Пеккала, едва не расцарапав ему щёку обломанными ногтями, и подалась к Рыжику всем телом.

– Норд, Норд... – её яркое пламя, бившееся до этого в каждом жесте, в гортанном южном говоре, внезапно угасло и спряталось, словно испугавшись. Почти что с робостью, кусая уголок губ, Мария провела ладонью по его плечу. От смешавшихся в её душе мгновений их прежней любви, и недавней памяти о том, как она выдёргивала из груди Рыжика покрытую вишнёвым льдом стрелу, хотелось спрятать лицо в подол платья, и рыдать, безудержно и безмысленно, рыдать, покуда не упадёшь в бессилии... Но это было непозволительной роскошью для Марии Оркильи – рыдать.

– Ты всё знаешь, Мария. Что было, того никогда уже не будет. Каких же тогда слов ты ждёшь сейчас? – тихо спросил Рыжик, и ресницы его едва заметно дрогнули в иллюзорном намёке на какое-то чувство. – Игле Хаоса нужно дошить. Потом выскочить на изнанку мира, завязать нить в узел и сломаться, потому что дело будет закончено.

Он смолк, глядя на дорогу, ровной белой полосой ложившуюся под колёса верного «Паккарда»; слева на обочине мелькнула табличка с почти неразличимой за снежной круговертью надписью, но Рыжик знал, что там написано «Осторожно! Переезд!». Он знал это точно так же, как и то, что Элен Ливали ждёт его в своей резиденции в Кирпичном, блуждая со ступеньки на ступеньку по высоким лестницам и вслушиваясь в тревожный вой ветра в воздуховодах. Как и то, что вторая принципалка Нарцисса едет сейчас в обычном, не алюминиевом трамвае, сонно спрятав руки в муфточку и чуть покачиваясь в такт мерному движению, по Никелю, а голос из динамиков объявляет следующей остановкой Проспект Победы. Как и то, что Поль и Камилло гоняют юную помощницу Ливали за плюшками и какао, а сами играют в найденные у Бониты в кармане пиджака кости, потому что им всё равно больше нечем заняться, пока не приехал Рыжик и что-то не решилось; причём профессор безбожно жулит, а Диксон при этом совершенно необъяснимо выигрывает... Как и то, что Мария Оркилья будет счастлива в возвращённой ей жизни – а счёт за это счастье будет, рано или поздно, выписан на имя Майло Пеккала.

Помолчав немного, Рыжик с поневоле вырвавшимся вздохом закончил:

– Проблема с чудесами не в том, что они не происходят, а в том, что на них нельзя рассчитывать.

Арина опять слегка встряхнула спутанными чёрными волосами, но ничего не сказала. Ей страшно хотелось поспорить с этим неживым, но и не мёртвым существом. Но она каким-то дальним, очень холодным и очень логичным уголком разума понимала: Рыжик прав, пусть эта его правда и горька, словно грейпфрутовый сок. Может быть, именно поэтому ей и хотелось спорить?..