Трагедия Расина натолкнула меня на мысль о том, что у Мэтьюза должен быть сообщник. Я сообразил, что внутри кресла вполне может спрятаться невысокий человек. Вы начали с презумпции, что, кроме членов клуба, в зале никого не было - и, как в современных романах, принялись выискивать, кто из почтенных джентльменов, всё время не встававших с кресел, мог кинуть яд в кофе своего сотоварища. Вы не сомневались, что в закрытом английском клубе не может быть посторонних лиц. А постороннее лицо было.

– Джеймс Харт, - сказал инспектор.

– Да, бедолага Харт, которому я едва не выжег глаза джином. Он забирался в заранее указанное ему кресло перед началом заседания и наносил снизу смертельный укол. Как я полагал, квалифицированный медик способен проколоть ягодицу так, что пациент ничего не почувствует; мне пришлось слегка пострадать - в смысле, морально, - но зато я получил великолепное практическое подтверждение.

– О чём вы?
– инспектор был ещё не в курсе относительно этой части приключений Ковальского.

– Боли в пояснице симулировать достаточно просто, а от них делают именно такие уколы. Не буду пока говорить доктору Мелвиллу, что я его провёл.

– А-а, - хихикнул Солгрейв.
– Но ведь Харт колол вслепую, через ткань. А если бы он оплошал? Вот чего я не понимаю.

– Н-да, инспектор, я просто диву даюсь. Вы англичанин, и настолько не знакомы с нравами собственной нации. Какой же английский джентльмен, в особенности если он джентльмен с недавних пор, будет подскакивать, если ему что-то уколет зад во время клубного заседания? Он сделает вид, что ничего не происходит.

– Наверное, - Солгрейв отхлебнул пива.
– Цианиду много времени не надо, особенно при внутримышечном уколе.

– А теперь ваш черёд делиться. Как Мэтьюзу удавалось ввести в заблуждение коронёра и представить дело так, что яд проглочен с кофе?

– Это как раз проще всего, - ответил Солгрейв.
– После допроса свидетелей я понял, что клубный протокол, с виду невинный, расписан под сценарий Мэтьюза. Когда жертва умирала, потрясённые джентльмены удалялись в курилку, а Мэтьюз оставался позвонить в полицию. Они не знали, что в этот момент всё только начиналось. В кармане у Мэтьюза была спринцовка с ядом. Он выдавливал его в недопитый кофе. Проблема с цианидами в том, что их практически невозможно обнаружить в желудке, в отличие от мышьяка. Возможно, в будущем когда-нибудь мы научимся это делать... Коронёр, конечно, не обращал внимания на крохотную точку от укола, да она и не была особенно заметна - от отравления цианидом всё тело краснеет. Всё казалось слишком очевидным.

– Ничто не бывает слишком очевидным, - сказал Ковальский.
– Я сразу предположил, что вы не нашли яда в клубе не потому, что его там не было, а потому, что его кто-то уносил сразу после убийства. Меня насторожило, что зал заседаний располагается в комнате с балконом и пожарной лестницей.

– Так и было. Харт выбирался из кресла и удирал по пожарной лестнице, захватив с собой и шприц, и спринцовку. Сложности возникли лишь с Адамсом, когда присутствовал констебль. Но им удалось отвлечь внимание констебля, когда Адамс был уже мёртв. Никому в голову не придёт ожидать чего-то от трупа в пустой комнате. В тот раз Харт проделал всё один, хотя ему и пришлось трудновато.

– Ловкие господа, - Ковальский зевнул.
– Кстати, правильно ли я понял, что для меня они приготовили не цианид?

– Да, вам хотели вколоть снотворное, - подтвердил инспектор.
– Мэтьюз и в панике не терял благоразумия. Вероятно, он планировал утопить вас в Темзе или ещё как-то инсценировать несчастный случай.

– У страха глаза велики. Я ещё не успел догадаться насчёт кресел, а он уже решил, что я всё знаю. Дурная привычка слышать не то, что говорится! А как мало ему надо было, чтобы вообразить, будто я состоял с покойным Коули в неподобающих отношениях! Всего-то пара светских фраз про незабываемые вечера в Париже и мятный ликёр...

– Но ведь вы не станете отрицать, - не выдержал Солгрейв, - что вы...

– Возможно, - улыбаясь, перебил Ковальский, - я и состою с кем-то в неподобающих отношениях, но уж точно не с пожилым английским миллионером.

– А почему вы подписываетесь женским именем?
– без обиняков брякнул инспектор. Винни Ковальский поглядел на него с нескрываемым сочувствием.

– Это не женское имя.

– Насколько я знаю, - неприязненно отозвался инспектор, - это сокращение от "Винифред", и других вариантов мне не встречалось. Уж не хотите ли вы сказать, что вы назвались так в честь этой новой дурацкой книжки про медведя, которую, честно говоря, я не дал бы в руки своим детям?

(Детей у инспектора тогда ещё не было, как не было, впрочем, и жены).

– Дорогой инспектор, - дружелюбно сказал Ковальский, - меня зовут Винцент. А по-польски это имя пишется через W.

– Господи!
– ахнул Солгрейв.
– Ради всего святого... надеюсь, вы не обиделись, мистер Ковальский? Но согласитесь, здесь, в Англии, такое сокращение звучит двусмысленно.

– Пускай себе звучит, - спокойно ответил поляк.
– В моей жизни гораздо больше смыслов, чем два.

Он поднял бокал с мартини и прищурился сквозь него на инспектора.