в питерском Доме кино, сыграл не актер, а какой-то

киношный функционер по фамилии Баранов, которо-

го мы с тобой впервые увидели в Репине, на том самом

семинаре, где я делала доклад про “Цирк”, а ты — про

“Чапаева”. Ты тогда схватил меня за руку:

— Смотри, как похож на Годара! Если еще очки

темные надеть!

В сцене пресс-конференции ты отлично сыграл

переводчика Годара, озвучив важные для тебя мысли.

А среди журналистов там есть и Трофим, и Попов, и даже я — еще с длинными волосами. Реплики ты мне

не дал, просто разрешил присутствовать в кадре.

Сейчас “Никотин” можно смотреть разве что из

исследовательского интереса. Когда-то — в статье про

фильм Пежемского — ты написал: “Есть фильмы, отве-

чающие времени, и фильмы, отвечающие за время.

Фильмы-предлоги и фильмы — придаточные предло-

жения. Фильмы, выразившие дух эпохи, и фильмы, самовыражающиеся в этом духе”. “Никотин” самовы-

разился в духе эпохи.

Может быть, тебе надо было пить — для

храбрости? Как тогда, когда ты впервые меня поцеловал.

Или впервые сказал мне: “Я люблю тебя”. Но пить тебе

я не разрешила.

И ты отправил на свидание другого. Который, кажется, даже и не курил.

66.

238

3 октября 2013

Когда мы с тобой впервые поехали на сочинский

“Кинотавр”? Кажется, в 1993 году? Или в 1994-м?

Гостиница “Жемчужина” с видом на море казалась

нам роскошной, жареный сулугуни и форель

в прибрежном кафе — вкуснейшими, город в цветущих

розах — расслабленным и симпатичным. Вокруг —

куча друзей, знакомых, знаменитых и красивых лиц.

Жаркая атмосфера взвинченной чувственности и все-

дозволенности — многие, конечно, отправлялись на

“Кинотавр” не за кино, а за ликами любви. Фильмы

с утра до вечера. Ты набирал известность в профес-

сиональной среде и щедро расточал свое обаяние

во все стороны.

На “Кинотавре” мне пришлось поработать,

потому что пригласили меня при условии, что я буду

переводить с английского (твой статус еще не позволял

тебе взять жену). Это было своего рода авантюрой —

мой английский хромал. Но другого выхода не было.

Мне пришлось переводить иностранные пресс-

конференции. Когда кто-то из зала поправил неточ-

ность в переводе, ты вскочил с места и принялся меня

защищать. Но кончилось всё хорошо, я выехала на

фантазии и лекторском опыте. А потом меня даже

приставили к приехавшему на фестиваль с “Присцил-

лой, королевой пустыни” Теренсу Стампу.

— Это круто, Иванчик, он же играл у Пазолини

и Шлезингера, трахал Брижит Бардо и Джули Кристи, а потом на десять лет свалил в Индию! — сказал ты.

Высокий и седой Стамп приехал с красивой

блондинкой, которая была едва ли старше меня, —

у нас тогда еще не принято было окружать себя юными

239

моделями, все как-то по старинке занимались любовью

с социально близкими. Мы с ними ездили на сталинскую

дачу. Я говорила ему, что всё это тотальный фейк и что

Сталин на этой даче вряд ли бывал. Но Стамп всё

равно с интересом рассматривал окна, расположенные

высоко, выше человеческой головы:

— Это чтобы нельзя было выстрелить в окно.

Cталин ведь был параноик, — объяснял он нам.

Эту дачу можно было арендовать — как

мини-отель. Специально для гостей в столовой стояла

восковая фигура Сталина. Это и впрямь были

безумные времена.

Киношный мир я тогда знала не слишком хорошо, была зажатой и застенчивой, особенно с известными

людьми. К тому же я казалась себе недостаточно худой.

Перед отъездом подруга отдала мне купальник с юбоч-

кой безумной гавайской расцветки, который до сих

пор лежит у меня в черногорском шкафу — я только

вчера в нем плавала. Ему больше двадцати лет! Когда

я вышла в нем на сочинский пляж, я ужасно стеснялась

несовершенства своего незагорелого тела. Мы с тобой

подошли к группке питерских критикесс, и одна из

них замахала на меня руками: