Но оно известно. Можно успокоить ее. Или лучше пусть волнуется?..

— Вы опрокинули незыблемое мнение великого Викентия Александровича, — говорила она с восторгом, — и доказали, что нефть, возможно, и была в полнинском кембрии!

— Безусловно была и есть, — поправил он.

— Василий! — сказала она укоризненно. — Только что вы посадили в калошу — и в какую калошу! — доктора химических наук и немедленно повторяете его неосторожность! Наука не выносит чрезмерной уверенности.

— Одно из двух: либо я сажаю Викентия Александровича благодаря своей чрезмерной уверенности, либо я не слишком уверен — и тогда я подчиняюсь его чрезмерной уверенности. Тогда я сажусь в его калошу.

Она поколебалась и молча взглянула на него.

— Прошлый раз вы упрекали меня, чтобы я не верил на слово…

— Извините, Василий… Нельзя сказать: «Упрекали, чтобы». Упрекать можно в чем-то, за что-то, но не для чего-то.

— Не согласен, Лидия Максимовна. По-моему, упрекают именно для чего-то: для того, чтобы человек не делал этого в другой раз.

— Вы смешиваете цель речи с правилами грамматического построения фразы. И почему это вы уверены, что я забочусь о вас и воспитываю вас, позвольте спросить?.. А я насмехалась над вами!

— Нет! — вскричал он.

Лидия помолчала, остановленная его силой.

— Не кричите.

— Вы не должны со мной так разговаривать, я этого не понимаю, — сказал он.

— Значит, никогда нельзя вас подразнить? Ну немножко?..

— Я этого не понимаю. Зачем меня дразнить?

Она только смотрела блестящими, смешливыми глазами. Она удерживала чересчур опасный язычок, но не могла погасить глаза и забавлялась его смущением.

— Я приглашаю вас в мою экспедицию на Полную.

— Ах, как важно! Большая у вас экспедиция? В качестве кого я поеду?

— В качестве моего коллектора.

— Ого! Аспирант будет коллектором у студента.

— Я же был вашим коллектором.

— Когда?..

— На Лене.

— Ах да! Вы предложили свои услуги взамен бедного, изгнанного Сережи. Но я и тогда уже была аспирантом. А какой будет штат в вашей экспедиции?

— Больше никого.

— Вы это серьезно предлагаете мне?.. Ну конечно, серьезно. Вы же не умеете говорить несерьезно…

— Конечно!..

Оба помолчали.

— Предположим… что мы вдвоем составляем целую экспедицию. Кто же нас посылает? Мы будем сами себе институт? И сами себе Наркомфин?

— Нефтяной институт даст командировку, — сказал он и промолчал о Наркомфине.

— Одной Полной не хватит для целой экспедиции на все лето. Знаете что? Возьмите Полную и Нымаан-Тогойо, а я возьму Эргежей… Если мама позволит.

— Мама?.. — вскричал он со смехом и замолчал, глядя на нее.

Она отвела глаза, покраснела, продолжала:

— Я поднимусь с вами по реке Полной в качестве вашего коллектора, а в верховьях вы перейдете через водораздел на Нымаан-Тогойо, а я — на Эргежей. — Все это она говорила серьезнейшим тоном, но он не видел насмешки.

— Согласен! Я подарю вам газовый источник на Эргежее. Вас проводит к нему Ваня, якут из моих байкальских беспризорников. Я сегодня же отошлю письмо в Алексеевку на Полной, чтобы Женя Петров — я вам рассказывал о нем, — чтобы он разыскал и вызвал Ваню.

Она испугалась.

— Я забыла, какой вы невероятно настойчивый. Вы еще в самом деле организуете вашу единоличную экспедицию…

— Конечно, организую. Можете не беспокоиться об этом.

Она молча подала ему руку и проводила его глазами. Он ушел торжествуя, и не оглянулся в дверях, и без оглядки закроет дверь за своей спиной, сейчас.

— Погодите!.. Василий!.. Вернитесь!

Он повернулся, отступая в комнату из раскрытой двери, и охотно закрыл ее за своей спиной. Лидия ждала и молчала, пока он прошел все десять шагов через комнату и подошел к столу.

— Мне очень жаль, Василий Игнатьевич, что я не подхожу для вашей экспедиции.

— Почему?

— Потому что я — не кембрийский пласт.

— Что это значит?.. Лидия Максимовна?

— Это значит, что я не хочу подвергаться обращению наравне с кембрием.

Он пытался разгадать ее слова и не сумел.

— Какое это обращение, Лидия Максимовна? — спросил с обидой.

— Когда вы уверены, что в кембрии есть нефть, кембрию ничего другого не остается, как стать нефтеносным.

Он ждал продолжения, настороженный, и не улыбнулся.