Чай в богато украшенной золотом фарфоровой чашке был очень крепким и обжигающим. Кирилл поднёс его к губам и дёрнулся, пролив на стол кипяток. Из-за спины появился загадочный друг Николая Николаевича и, промакнув стол салфеткой, пробасил ему в ухо: «А вот Ники никогда не капризничает, если я его угощаю». «Но я не смогу съесть всё это один», – виновато ответил Кирилл. «И не надо. Поделишься с кем-нибудь», – подмигнул ему артистичный филолог. Кирилл сразу повеселел, отведал торта и нашёл его необычайно вкусным. «Только я орехи не люблю. И варенье», – пожаловался он. «Да кто же их любит!» – расхохотался тот, подсовывая ему следующий кусок.

Кирилл и не заметил, как, его стараниями, съел почти половину этого кулинарного шедевра. На душе отчего-то стало легко и спокойно. И он определённо чувствовал, что к нему вернулись силы. Аверин загадочно улыбался и молчал, глядя на него через стол. «Тебе пора», – снова раздался над ухом уже знакомый голос. «Жаль», – Кирилл обернулся к гостеприимному товарищу Николая Николаевича. «Спасибо вам», – он перевёл взгляд с одного на второго. «На здоровье», – весело ответил приятель Аверина. А Николай Николаевич просто кивнул.

Что это? Солнце? Золотистая рябь на стене. И небо такое голубое, такое… умытое. Кирилл, щурясь от яркого света, с удивлением уставился в окно. Сидящий рядом Князев усердно делал вид, что внимательно слушает учительницу. Кирилл посмотрел на большие круглые часы над доской и сообразил, что подходит к концу уже второй урок литературы. Момент озарения совпал с радостным дребезжанием звонка. Все зашевелились, вставая, и один за другим потянулись к выходу.

– Почему ты меня не разбудил? – сдержанно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, изумился Кирилл, лихорадочно приводя себя в порядок. Правда, с отпечатком рукава на своей щеке он ничего не мог поделать.

– А зачем? – Роман, не глядя на него, пренебрежительно кидал в сумку свои вещи.

– Разве… никто ничего не заметил?

– Ты меня всё-таки недооцениваешь…

Кирилл сообразил, что такой глупый вопрос он, действительно, мог бы и не задавать. Ему, правда, не нравились методы, с помощью которых Князев обычно добивался желаемого, но в бутылку лезть из-за этого не стал. – Спасибо, – серьёзно сказал он.

Роман усмехнулся и наконец-то взглянул на него:

– Я думал, ты мне будешь мораль читать…

– Боюсь, это не входит в мою компетенцию, – грустно ответил Кирилл.

При этих словах Роман дёрнулся и как-то подозрительно на него покосился.

– Скажи, Бергер, – ни с того ни с сего спросил он, когда они вышли в коридор, – А почему у тебя такая фамилия непатриотичная?

– Думаешь, я еврей? – быстро сообразил Кирилл. – Как ты? Мальчик с «патриотичной» фамилией…

– С ума сойти! Ты антисемит? – натянуто улыбнулся Князев.

– Упаси меня, Боже, от подобного несчастья! Но я всё равно не еврей. Не надейся.

– Значит, всё-таки немцы поучаствовали?

– Ещё до революции кто-то из предков осел в России. За столько лет наш род обрусел давно. Только фамилия осталась.

– Понятно.

Они брели рядом по коридору, преодолевая хаотичное движение толпы. Бергер периодически придерживал Князева за рукав, чтобы он не терялся в этом людском водовороте.

– Скажи, – Роман задумчиво разглядывал глянцевые носки своих ботинок, наблюдая, как при каждом шаге на них вспыхивали и гасли солнечные искры, – А ты принципиально никогда не пользуешься своими, хм… возможностями?

Кирилл ответил не сразу. Рассеянно глядя в пространство, он пару раз столкнулся с шедшими навстречу учениками. Потёр ушибленное при этом плечо и неохотно проговорил:

– Я считаю, что те скромные способности, которые у меня есть, достались мне не для развлечения. Самое правильное – использовать их для собственного развития, а не для удовлетворения своих желаний. А если хочешь кому-то помочь, можно сделать это незаметно. Ты, конечно, не в счёт. Ты не мог не увидеть, что я делаю. А я не подумал о последствиях и теперь вот расплачиваюсь…

– Жалеешь?

– Раскаиваюсь. Если бы ты знал как!..

– Хочешь меня обидеть? – вкрадчиво спросил Роман.

– Как ни прискорбно в этом признаваться – да, – честно ответил Кирилл.

Они обменялись ироничными взглядами и одновременно прыснули со смеху. Лёд был растоплен.

Кирилл после этого сразу повеселел. Пребывание в состоянии конфликта действовало на него угнетающе. Он почувствовал огромное облегчение, избавившись одновременно и от чудовищного напряжения, которое вызывала в нём непонятно откуда взявшаяся ненависть к Роману, и от чувства вины, которое осознание этой ненависти в нём порождало.