Дед резко посерьёзнел и кивнул одобрительно:

– Я сразу понял, что ты наш. Было бы здорово, чтобы ты тоже это понял.

– А Вы постарайтесь меня убедить, – усмехнулся Панарин и с весёлым недоумением покосился на Аверина, который всё это время сосредоточенно пытался вскрыть запаянную в прозрачную плёнку коробку шоколадных конфет. Николай Николаевич, хмурясь, ковырял полиэтилен, но всё никак не мог подцепить ногтем заклеенные конвертиком края. Панарин понаблюдал за его мучениями, а потом просто провёл над торцом коробки ладонью – клей словно испарился, и плёнка непокорно встопорщилась, распечатываясь сама по себе.

– Супер! – радостно воскликнул дед. – Жень, давай к нам. Мы тебя не обидим!

– Надеюсь в вашей организации не нужно платить членские взносы, – хмыкнул доктор. – Если нет, я почти согласен…

====== Глава 12. Уроки ======

– Значит, миры расположены, как слои у луковицы? – уточнил Кирилл, не сводя с Николая Николаевича своих невозможных голубых глаз. Усевшись на диване по-турецки, он умудрялся одновременно с аппетитом поглощать пирожное, увлечённо листать лежавшую на коленях книгу и с неослабевающим интересом расспрашивать Аверина.

– Скажем так: это одно из правдивых описаний. – Николай Николаевич, набиравший на компьютере текст своей статьи, предназначенной для одного симпатичного ему православного издания, сдержанно зашипел, обнаружив, что снова пропустил сноску. Неслышно ступая по толстому ковру, он направился к книжному шкафу в поисках нужной для составления сноски книги.

– А почему нельзя составить одно исчерпывающее описание? – не отставал Кирилл, неотступно следя за учителем. Светловолосая голова повернулась за Авериным, как одуванчик за солнцем.

– Потому что, Кир, каждый видит в меру своей ограниченности. – Николай Николаевич вытянул нужный фолиант и сразу чихнул. – Фу, никак руки не доходят пропылесосить! – с досадой пробормотал он.

– Значит, ни одно описание не может быть верным? – не унимался юный следопыт.

Аверин присел на подлокотник кресла напротив Кирилла и нахмурился, подбирая слова.

– Метафора или образ часто могут передать гораздо больше, чем сухое академическое определение. Например: мир – это тело Бога. Это описание сразу активизирует целую цепочку ассоциаций. Тело – это организм, значит, нечто живое, функционирующее по определённым законам, развивающееся, наконец. Тело – это определённая форма, это материальность, проявленность. Это вместилище Духа, потенция преображения. Тело состоит из множества частей, взаимозависимых и действующих, согласно воле человека, которому оно принадлежит. Тело – это косная материя, несознательная и пассивно сопротивляющаяся направляющему её Духу. Тело может быть подвержено различным болезням, и когда страдает один орган, это отражается на всём организме. Можно продолжить этот ряд подобий и дальше, и все они будут глубоко верны, потому что непостижимым образом эта поэтическая метафора правдива.

Кирилл так глубоко задумался, что не заметил, как испачкал шоколадным кремом кончик носа и щёку. Николай Николаевич сдерживая смех, взял со столика салфетку и аккуратно стёр с его лица эти неожиданные следы интеллектуальной деятельности.

– А… – начал было очнувшийся от раздумий Кирилл.

– Я тебе Сведенборга дам почитать, – сразу перебил его Аверин.

– А кто это? – у Кирилла мгновенно загорелся взгляд.

– Прочтёшь и узнаешь.

– А потом?

– А потом видно будет.

– А…

– Чтобы составить правильное представление об устройстве мира, нужно иметь верное представление о структуре человека. – Николай Николаевич постучал ногтем по лежавшей на коленях Кирилла книжке с маленькой золотой розочкой на обложке. – Это знание – ключ ко всей истории человечества и к судьбе каждого отдельного человека.

– О! Я, кажется, понимаю…

– Конечно, Кир. Если бы тебе нечем было понимать, наше общение не имело бы никакого смысла.

Кирилл замер, доверчиво распахнув глаза, а потом вдруг звонко расхохотался, сверкая своими белыми зубами. Аверин, глядя на него, несколько секунд крепился, а потом тоже залился смехом, как мальчик. И трудно сказать, кто из этих двоих в данный момент больше походил на подростка.

– Ещё чаю? – отсмеявшись, предложил Николай Николаевич. И Кирилл радостно закивал – с учителем он готов был общаться бесконечно. Он бы вообще с ним не расставался – слушал бы и слушал, жадно впитывал бы каждое слово. Как астматик, припавший к кислородной подушке, боится оторваться от источника живительной свежести, так и Кирилл нуждался уже в учителе, азартно откликающемся на все кирилловы «как» и «почему». Один с таким упоением рассказывал, а другой с таким упоением слушал, что у стороннего наблюдателя не осталось бы никаких сомнений – эти двое совпали идеально.

– Тебе его не жалко? – спросил вдруг Руднев, рассеянно наблюдая, как струйка сизого дыма от погасшей чёрной свечи грязно-серой ленточкой закручивается вверх.

Роман поднял на него непонимающий взгляд:

– Нет, конечно.

– Почему «конечно»? – усмехнулся Руднев.

– Потому что его нет. Так – пустая оболочка. Я же его просмотрел сначала. У него на уме только деньги, деньги, деньги… Красивая жизнь… Я, честно говоря, ещё не встречал человека, которого мне было бы жалко. Их всех просто не существует. Только оболочки. Жалкие марионетки, которые верят, что это их чувства, их мысли, их желания…