Шойфет! – звонко крикнул Кирилл. Он бросился навстречу Роману, обвил его шею руками и… зарыдал. Потерявший дар речи Роман попытался оторвать от себя Бергера, однако в результате был перемазан слезами и оставил эти бесплодные попытки.

Бергер – ключ? Как с ним теперь быть – в карман положить? Если это правда, то получается, что вместо того, чтобы обрести безграничную свободу, он попал в абсолютное рабство. К Бергеру. Он хотел точно не этого. Это же приговор. Пожизненный. За что ж такое наказание-то?!

Интересно, а можно отказаться от ключа? Как-нибудь переиграть финал? Договориться, в конце концов?.. Увы, ответ Роман и сам уже знал. Что там сказал старик? Ты уже имел то, за чем сюда пришёл… И пастухи не зря над ним смеялись, когда узнали, что он ищет. А Дед что ему сказал: «Тебе Бергер нужен, а ты ему – нет». Знал, значит. Весь путь был бессмысленным. Столько усилий и всё напрасно!

В полном смятении смотрел он на языки пламени, на лёгкие красно-оранжевые тени, трепещущие в тесном кирпичном плену. Огонь? Откуда здесь печь? И… Аверин? Николай Николаевич укоризненно глядит на него, забирает у него Бергера и, бережно прижимая к себе, уводит, шепча всхлипывающему Кириллу что-то утешительное и ласково гладя его по волосам. В углу ухмыляется дед. Он не спеша встаёт, подходит к Роману и щёлкает у него перед носом пальцами:

– Эй, Шойфет, очнись, приехали… – ехидно произносит он. Дед оказывается, такой высокий. Роман едва достаёт ему до плеча, а ведь он сам роста не маленького. Для своего возраста, разумеется. – Обрёл сказочное могущество, колдун несчастный? – хохочет дед.

– Где диск? – хрипло спрашивает Роман и прокашливается.

– Какой ты практичный! Сразу о деле заговорил… Конфисковал я его. Вернул владельцу. Ты ведь и так – по проторённой-то дорожке – при желании сможешь туда прогуляться. Там ведь ещё столько интересного! Мне особенно понравилось, как решительно ты тонул. Я предлагал Коле бросить тебя на этом этапе, чтоб ты ни с чем вернулся, но этому любителю поэзии Бергера стало жалко – уж больно тот переживал!

– Викентий Сигизмундович! – из-за стола поднимается незнакомый парень и, встряхивая кудрями, энергичной походкой приближается к деду. – Давайте с ним полегче. – Он озабоченно окидывает Романа по-рудневски острым взглядом холодных голубых глаз. – Он нужен нам живым.

– А с тобой вообще отдельный разговор будет, пижон несчастный, – сдержанно обещает дед.

– Может, я лучше сразу пойду и сто земных поклонов сделаю? – сверкнув белозубой улыбкой, вежливо интересуется незнакомец. – Или сто пятьдесят раз отжаться?

– Сто пятьдесят раз о печку головой удариться. Если ты не хочешь, чтобы я сам тебя об неё приложил. За то, что ты Колю мне чуть не угробил, – мрачно говорит дед.

Парень недовольно хмурится, не сводя с Радзинского уязвлённого взгляда:

– Ром, заткни уши. Сейчас Викентий Сигизмундович будет вдохновенно оскорблять великий могучий русский язык, – с лёгкой обидой в голосе восклицает он.

– Отстань от него, – Радзинский наклоняется и заглядывает Роману в глаза. – Он сейчас в обморок упадёт.

– Да ладно! А почему только сейчас?

– Да он бы уже давно упал. Ему гордость не позволяет. Правда, Шойфет? Хочешь, я тебе помогу? Давай: на счёт «три». Раз, два…

====== Глава 28. Разбор полётов ======

Очнулся Роман в своей постели. Вот даже не сомневался… Больным притворяться совсем не пришлось – так плохо ему давно уже не было. Вызванный на дом врач уверенно опознал в романовом недомогании банальный грипп, и теперь он мог, по крайней мере, неделю валяться в постели, отказываться от еды, требовать полной тишины и не позволять открывать шторы. Таблетки приходилось выбрасывать в форточку. Ещё терпеть визиты врача, поскольку «выздоровление» затянулось на полных две недели.

Бергера видеть не хотелось. Совершенно. И думать о нём не хотелось, потому что от одной только мысли об этом подарке судьбы настроение падало до уровня клинической депрессии. Руднев звонил. Но не был допущен до беседы с ним в виду исключительной слабости пациента. Сочувствовал. Желал скорейшего выздоровления.

Во сне Роман теперь неизменно оказывался в зелёной долине среди задумчиво блеющих овец и жизнерадостных пастухов с курчавыми бородами. Они вели неторопливые беседы у костра, или в тени шатров. Гортанные звуки их речи успокаивали Романа. Он наслаждался звучанием этих похожих на халву слов, сладко заполняющих рот. И постепенно запоминал их: эрец, хайим, руах, Элохим…(1) Лех леха меарцеха умибейт авиха…(2) Ему нравилось, как просто живут эти люди. И он постепенно проникался бесхитростной мудростью, с которой они отвергали любое зло, которое могло омрачить их души. Как будто прогоняли нечистого на руку торговца: «Нет, нам это не нужно. Мы не станем даже смотреть». Роман теперь удивлялся, насколько он сам был всегда неразборчив: с одинаковым безразличием глотал сладкое и горькое и искренне не видел разницы. Был бы умнее, может и не застрял бы здесь, среди зелёных холмов, а шагал бы сейчас вперёд по ослепительно белой дороге и перед ним и реки бы расступились, и дороги бы расстелились и, наверное, даже овцы бы с ним заговорили – дали бы какой-нибудь полезный совет…

1 Земля, жизнь, дух, Бог – (древнеевр).

2 «Ступай из земли твоей и из дома отца твоего» – Быт. 12, 1. Эти слова сказал Бог Аврааму, когда побуждал его идти в Землю Обетованную (древнеевр).

Какая-то часть его существа, умиротворённая открытием радости безгрешного бытия, просто наслаждалась возможностью пребывания в этом счастливом бесконфликтном состоянии духа. Но он никогда не мог полностью забыть, что совсем не это было его целью. Что путешествие отнюдь не закончено. Что он ещё только в самом начале пути. Ведь он так и не получил свою силу. А что он получил? Ключ? Снова эта загадка…