«Ключ не только открывает, он охраняет», – услышал он в одну из звёздных ночей у костра. Охраняет? Что? От кого?

«Ты должен вспомнить».

Вспомнить… Как это сделать, если любая попытка нащупать хотя бы намёк на смысл в тех бессвязных видениях, которые выплёскивала на него Карта, сразу вышибала его из колеи? Он чувствовал такую тревогу, что переставал вообще что-либо соображать. Хотелось только поскорее стряхнуть с себя липкую паутину этих пугающих прикосновений прошлого.

На исходе второй недели Роман, наконец, понял, чего он хочет. Он даже особо не напрягался – просто закрыл глаза и сразу оказался в избушке. И дверь, и окна там были распахнуты. Сладкий весенний воздух гулял по дому. Птичий щебет волнами накатывал из распахнутых окон. Яркие солнечные пятна на полу приятным теплом ласкали босые ступни.

Викентий Сигизмундович, задрав голову вверх, скептически наблюдал за тем незнакомым парнем, который заступался за Романа во время их предыдущей встречи. Дед крепко держал шаткую деревянную лестницу, а парень стоял на самой верхней перекладине и ожесточённо ковырял закреплённый под потолком провод. Его кудрявые волосы взмокли от пота и колечками прилипли ко лбу.

– Зачем мы меняем проводку? Вы же всё равно электричеством почти не пользуетесь, – недовольно бормотал он.

– Не твоего ума дело. Не отвлекайся… А, Шойфет! Классная пижама, – ничуть не удивившись, радостно поприветствовал дед своего гостя.

– Шалом алейхем (3), – с вызовом ответил Роман на его язвительный намёк насчёт своей национальной принадлежности.

3 Традиционное приветствие на иврите. Переводится буквально как «мир вам».

– Шалом. Барух аба (4). – Парень, с интересом поглядев на него сверху, ловко спрыгнул с лестницы и, вытерев ладони о джинсы, протянул ему руку. – Ливанов. Павел Петрович. Будем знакомы.

4 Благословен входящий – (иврит). Что-то вроде «добро пожаловать».

Слава Богу! Хоть кто-то здесь считает нужным представляться.

– Роман. – Ладонь у Ливанова сухая и тёплая. Надёжная такая ладонь.

– Что-то ты похудел с нашей последней встречи, – широко улыбнулся Ливанов. – Твоё приключение никак тебя не отпускает?

– Да я так понимаю, что оно успешно продолжается, – понимающе хмыкнул Радзинский.

Роман гневно сверкнул глазами:

– Это моё личное дело. Не так ли?

– У тебя ещё остались иллюзии по этому поводу? – захохотал дед. – Впрочем, как тебе будет угодно… – развёл он руками. – Ладно. Пойдём, – он обнял Романа за плечи и повёл к столу. – Надо тебя покормить, а то ты и вправду какой-то бледный. Паш, сбегай наверх, принеси плед, а то наш отважный покоритель иноматериальных слоёв простудится в своей пижаме.

– Если Вы контролируете всё, что я делаю, почему Вы не остановили меня? – сбрасывая его руку, со злостью спросил Роман.

– Потому что по невероятному стечению обстоятельств ты двигался в правильном направлении, – спокойно ответил дед. – Хотя… такими увлекательными зигзагами!.. – восхищённо добавил он, опуская свою тяжёлую руку ему на голову.

– Ух ты!.. Вы знаете, как «правильно»?!

Но дед явно не принимал его всерьёз, что, разумеется, бесило Романа ещё больше.

– Шойфет! – примирительно сказал он. – Ты что, пришёл права качать? Или всё-таки – посидеть со старыми друзьями, выпить по маленькой… Я имею в виду – чашечке кофе! Я знаю, что ты любишь крепкий, чёрный и без сахара, – издевательски заметил он.

– Очень хорошо, что Вы это знаете, – прошипел Роман. – Да, я пришёл посидеть и, если хотите, выпить с Вами – чашечку кофе, как Вы верно изволили заметить. И я не уйду, пока Вы мне всё не объясните. Все Ваши манипуляции. А также, по какому праву Вы их себе позволяете в отношении меня. Я понятно изъясняюсь?

– Остынь, парень, – с лёгкой угрозой в голосе произнёс Радзинский, и у него получилось это очень весомо. – А то, как бы тебе не пришлось объясняться. Я не твой босс, если ты ещё не понял. Меня твои «шалости» отнюдь не умиляют.

Сзади тихо появился Ливанов и набросил Роману на плечи плед. Очень вовремя, потому что тот по обыкновению уже пришёл в бешенство и готов был наговорить Радзинскому кучу всяких гадостей.

– Ты хотел о чём-то спросить? – заботливо поинтересовался Ливанов. И столько человеческого участия было в его голосе, что Роман моментально проникся к нему доверием и, слово за слово, (метнув предварительно в сторону деда исполненный ненависти и презрения взгляд), начал рассказывать ему про свои путешествия, про долгие беседы у костра, о зелёных долинах и сладком притяжении незнакомых слов... Ливанов слушал серьёзно и сосредоточенно, энергично кивал и незаметно подвигал Роману то бифштекс, то салат, то пирожное. Радзинский, скрестив руки на своей могучей груди, взирал на них снисходительно, как на детей.

– Я очень хорошо тебя понимаю, – проникновенно говорил Ливанов. – Я сам с детства просто бредил Востоком: арабские сказки, мудрые суфии, таинственные путешествия и прекрасные дворцы… Но по-настоящему я проникся этой культурой, когда начал учить языки. Это поистине волшебное средство – впитываешь в себя чужую речь и сразу оказываешься в другом измерении, где по-другому живут, по-другому думают, где другие запахи и вкусы…. Правда, потом понимаешь, что человек – это категория универсальная. И именно человечность образует основы любой культуры.