— Ужасы какие! Младший сын Иоанна — Мануил — жив-здоров?

— Слава Богу. Он хороший юноша. Истинный христианин. И по-прежнему остаётся правопреемником императора.

— Как здоровье Его Высокопреосвященства кира Филофея?

— Ничего, многие ему лета. Не единожды вспоминал тебя. И велел передать, что гонения на сторонников унии уже позади, многих, кто сумел пережить тюрьму и пытки, выпустили на волю. Так что ты мог бы возвратиться спокойно.

— Нет, об этом не может быть и речи. У меня Летиция на руках больная, двое её детей.

Киприан сузил губы:

— Ты печёшься о полюбовнице, а об истинной жене перед Богом даже не вспоминаешь.

— Вы не слышали ничего о моей семье? Я-то не имею никаких сведений.

— Мы не раз делали заказы в твоей мастерской. Филимон процветает, год назад женился и, по-видимому, доволен. От него-то и проведали, что с супругой твоей... кажется, Анфисой?., да, с Анфисой — приключилась тогда же, по твоём отъезде, хворь душевная. Никого не узнает и плетёт какие-то несуразности. Ныне пребывает в доме для умственно больных.

— Свят, свят, свят! — испугался Феофан. — Вот ведь незадача! А Гликерья как же? Дочка моя любимая?

— Филимон сказал, что она живёт с дедушкой и бабушкой.

— Ну, хоть этим меня утешили... Надо отписать ей письмо. Передать с купцами... Коли б сам я здесь не нуждался в деньгах, взял бы её к себе.

Иеромонах осуждающе процедил:

— Ты, один из лучших иконописцев земли, говоришь такое! Как не стыдно! «Я нуждаюсь»! Потому что сидишь в дыре, где заказов нет.

— Да, а что поделать?

— Ехать, ехать со мной в Московию! Я тебе скажу по секрету... — Он склонился и заговорил еле слышно: — Послан Патриархом не просто так. И не только для примирения москвичей и литовцев. Это цель ближайшая. Есть ещё иная — оглядеться и пообвыкнуть, сделаться своим человеком при московском и литовском дворах... Ведь митрополиту Алексию восемьдесят лет... А в таком возрасте всякое случается... Надо подготовить ему преемника. Молодого, сильного...

— Кто же сей преемник? — до конца не мог понять Дорифор.

Ничего не произнося, Киприан многозначительно постучал себя пальцем по груди. И поспешно вытянул губы:

— Только — тс-с, никому ни слова.

— Я в благоговении, ваше преподобие...

— Коли это случится, коль на то будет воля Божья, представляешь, кем я сделаю тебя при себе? Первым живописцем Руси. Лучшие заказы, лучшие художники в мастерских. Никаких препятствий для великого творчества. Неужели плохо?

— Верх моих мечтаний.

— То-то и оно. И с твоей этой генуэзкой дело можно уладить... Напишу Патриарху, он благословит расторжение твоего брака — вследствие нездоровья разума Анфисы. Женишься повторно, дочку заберёшь... И ко мне под крылышко!

Феофан сидел искренне взволнованный, с появившейся надеждой в глазах. Прогудел несмело:

— Вы меня смутили, владыка. Не хватает слов благодарности за доверие... Не принять ваше приглашение — значит, упустить явную удачу. Но позвольте всё обдумать как следует? Посоветоваться с домашними...

— Я не тороплю. И моё рукоположение может отложиться на год, на два... Помни об одном: время не властно над нашей дружбой. Ты талант, Софиан, это знает каждый, кто хотя бы раз увидел твои работы. Нынче побывал я во храме Иоанна Предтечи. Фреска об усекновении главы просто потрясает. Ничего подобного нет нигде. Настоящее диво! И не помогать человеку, наделённому таким даром Божьим, — святотатство! Говорю серьёзно. — Помолчав, продолжил: — Нам с тобой лишь по тридцать семь. Позади половина жизни. Мы уже не юнцы, многое успели, многого достигли. Есть и опыт, и знания. Но вторая половина ещё впереди! Коли будем вместе, горы сможем свернуть, сделать много, много полезного, боголепного! Соглашайся и приезжай!

Живописец разлил вино по чаркам и, подняв свою, радостно воскликнул:

— За свершение наших светлых планов!

— Да поможет нам в этом Вседержитель!

Киприан уехал, а художник никому ничего не сказал о его приглашении. Потому что знал: это явится новой раной на душе Летиции. Ведь она в её состоянии никуда поехать не сможет. И начнёт печалиться, что мешает возлюбленному жить. Снова вернётся к мысли о самоубийстве. Нет, молчать, молчать! Отложить окончательное решение на потом.

Тут внимание Феофана было отвлечено Романом. Юноша однажды явился к хозяину и чего-то мямлил, отводил глаза, прямо не отвечал на вопросы. Наконец, Софиан не выдержал:

— Говори начистоту, парень. Что-то произошло? Хочешь меня покинуть?

Подмастерье, долговязый и конопатый, с молодой короткой рыжей бородкой, начал блеять и причитать:

— Упаси Господь! Коли вы меня не прогоните сами, я, учитель, добровольно от вас ни в жизнь не уйду.

— А тогда в чём дело?

Тот опять опустил глаза и, краснея, выдавил из себя: