Ей нужно безопасное место. Она наберется сил и пойдет к ним. К ним, другим. Не к ходячим. К ним…

Когда выползает из норы, проверяет, кровит ли рана. Кровь течет, но не так сильно. И это все равно пугает ее. Потеря крови при ее состоянии – верная смерть. Она упадет и больше не встанет. И вдруг приходит в голову то, что вызывает отчаянье.

Почему она одна? Где они? Одной ей не справиться… одной ей не выжить…

Она все идет и идет. Иногда накатывает желание упасть в траву и лежать там, глядя в голубое небо, пока кровь из раны на голове вытечет вся. Потому что сил терпеть боль, уже нет совсем. Боль не пропадает ни на минуту. Только меняет накал – то слегка утихает, то бьет острыми вспышками в голове.

К сумеркам она выходит на ходячего. Некогда подросток. Он склонился над тем, что когда-то было человеком, и жадно доедает эти останки, запуская руки в кровавое месиво. Ужас от увиденного захлестывает, и она на миг теряется. Пытается отступить от него, но запутывается в ногах и падает на землю. Конец… Потому что голова от удара сразу же пошла кругом, и сдавило дыхание в груди. И она знает, что сил убежать от него, нет.

Ходячий медленно поднимается от остатков своего пиршества и идет к ней. У него переломаны обе ноги, поэтому это дает ей маленькое, но преимущество. И она пытается воспользоваться этим шансом, предоставленным сейчас кем-то свыше. Пытается встать, пока он не приблизился к ней. Сначала поднимается на колени, упираясь руками в землю. Тут же цепляется при этом гипсом за корень дерева, который торчит из земли. И никак не может отцепить его. Дергает и дергает руку, отчего в голове взрываются раз за разом фейерверки боли.

Вдох. Выдох. Прогоняя темноту. Потому что упадет в нее, в темноту, и ходячий сожрет ее прямо здесь, в этом лесу. А она хочет жить. Жить!

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Наконец гипс вдруг разваливается на две половины от очередного рывка. Она встает на ноги и едва не падает снова, когда ходячий вдруг хватает ее за свободное от гипса запястье. Его рот перепачкан в крови. В другой руке по-прежнему зажат кусок того, что он ел до того, как она вышла к нему. Она не может не чувствовать позывы тошноты при виде отвратительного зрелища.

Ходячий тянет на себя. Он слабый. Но и она тоже.

Отстань от меня. Отстань!

Из ее горла вырывается только сипение вместо крика. Словно она тоже стала ходячей.

Отстань от меня!

После короткой борьбы ей, наконец, удается вырвать из пальцев ходячего запястье. Но он хватается за ткань ее поло, которое она по-прежнему сжимает, вырывает ее из рук. И падает на землю, не удержавшись на переломанных ногах, после такого рывка.

Она спешит уйти от него, как можно дальше, пользуясь случаем. Но он тоже не желает отпускать ее просто так. Медленно поднимается на ноги и идет следом. Так и идут некоторое время – сначала она, шатаясь от слабости, потом он – на расстоянии всего шагов пятнадцать, не больше. Протягивая к ней окровавленные руки.

Отстань от меня! Просто отстань от меня!

Слез нет. Есть только сипение, которое вместо голоса срывается с ее губ. Ей очень страшно. Она боится, что вот-вот упадет, и тогда он точно схватит ее. Будет рвать ее кожу. Вгрызаться в ее плоть зубами. А потом она превратится в ходячую и будет точно так же бродить по этому лесу. Если, конечно, ее не сожрут совсем…

Без остатка. Словно ее и не было никогда на этом свете. Словно ее никогда не было….

Темнеет. Ее все больше захлестывает отчаянье. Потому что сил идти уже нет. В голове стучит боль, отдаваясь в каждой клеточке тела.

Я хочу жить! Хочу жить! Жить!

А ходячий все идет и идет за ней. Хрипит ей вслед, не давая забыть о себе. Тянет свои руки со скрюченными пальцами…

Впереди между деревьев вдруг показывается неясное очертание чего-то большого и темного. Она подходит ближе и узнает очертания заросшей диким виноградом небольшой охотничьей кабины. Дверь распахнута, словно приглашает ее войти внутрь. Внутри же только чернота. Вообще ничего не видно.

Здесь может ждать как спасение, так и смерть. Потому что внутри тоже может быть ходячий. А может, и не один. Есть ли разница, думает она, слыша хрипение своего мертвого спутника за спиной. Есть ли разница, где сожрут – в лесу или в кабине?

Сил нет. Голова раскалывается на две части. Пройти в черноту кабины после минутной задержки на крыльце. Словно прыгнуть в темный омут, не зная, выплывешь ли или останешься навсегда в его глубинах. Шаг в темноту…

Она делает этот шаг из последних сил. Потом закрывает дверь, сдвигая какой-то мусор, что мешается на пути, и прислоняется к ней спиной, закрывая ходячему доступ внутрь. Сползает по двери, чувствуя, как трясутся ноги и руки. Боль же вгрызается в ее голову с невероятной силой, заставляя только скрипеть зубами и кусать губы.

Ходячий чувствует ее присутствие. Бьется об дверь. Сначала слабо, потом сильнее, настойчиво желая попасть внутрь. А она смотрит только на темный проем двери, ведущей из кухни, совмещенной с гостиной, в единственную спальню. Ждет, что сейчас оттуда на этот звук выйдет еще один ходячий. Хозяин этой кабины. Выйдет и нападет на нее. И тогда она даже руки не сможет поднять, чтобы защититься.

Наконец ходячему надоедает биться в закрытую дверь. Она замечает его силуэт сквозь щель между досками на окнах, когда он снова уходит куда-то в лес. Переждав некоторое время, она поднимается, закрывает с легким щелчком замок на двери, словно он может уберечь ее сейчас от вторжения. Потом двигает к двери небольшое кресло, чувствуя, как откуда-то взялись небывалые для ее состояния силы. И только когда кресло встает на место и подпирает дверь, блокируя проход в кабину, она теряет сознание. Потому что боль буквально взрывает ее голову изнутри.