Наконец, Скайуокер пространно кивнул, подразумевая, что пришел к какому-то заключению.

— Собирай вещи, — сказал он без каких-либо дополнительных объяснений. — Вылетаем на рассвете.

— Куда? — возмущенно переспросил юноша, недовольный тем, что дядя словно нарочно провоцирует его задавать вопросы.

Люк, однако, лишь отмахнулся: «Увидишь».

— Возьмем с собой R2, в его памяти сохранены нужные координаты.

Оставшиеся с тех незапамятных пор, когда они вдвоем с верным дроидом спешно покинули Хот и пустились в неожиданное путешествие, ведомые высшим промыслом.

Решено. Бен пройдет то же испытание, что и сам Люк в его возрасте. И что бы юноше ни суждено было повстречать в том горниле Темной стороны, он унесет это с собой, навек сохранив в памяти и в сердце. Тогда и станет ясно, как быть с ним дальше.

Комментарий к XXVIII

Пы. зы. Не знаю, успею ли выложить продолжение до выходных, поскольку перед праздниками дел невпроворот, поэтому всех читателей старых и новых, известных и неизвестных, а также мою замечательную бету — С НАСТУПАЮЩИМ! Здоровья вам и счастья.)

========== XXIX ==========

Лея смотрела на искусственное пламя в камине устало и завороженно. Она не могла взять в толк, когда и почему ее брат настолько изменился? Как вышло, что он стал думать о детях, своих учениках, будущих джедаях, словно о бездушном материале для зла и добра; потенциально опасном материале?

Ментальная нить, недавно связавшая их мысли, еще не оборвалась, а дорога воспоминаний, по которой вела Лею воля брата, не была пройдена до конца — однако та уже сумрачно догадывалась, к чему она приведет. К признанию, которое Лея предпочла бы не слышать.

Когда Бен заговорил об этом, мать не придала значения его словам, его горькому откровению, приняв за сумбур, вызванный повреждением рассудка. Ей было проще согласиться с мыслью, что юноша попросту бредит, чем поверить в таинственную вину Люка Скайуокера. И сейчас увидеть произошедшее воочию через Силу, открыть свое сердце безжалостной правде означало для Леи еще и признать — вновь признать — свою жестокую неправоту по отношению к сыну.

… Дагоба — не то, что Явин IV. На Явине солнечный свет не закрывают густорастущие леса и тяжелый пар, постоянно поднимающийся от множества непроходимых топей. На Явине не часто попадаются места, где почва под ногами мягкая, словно подушка. На Явине в воздухе не оседает удушливая влага — как на поверхности старого доброго влагосборника. Ученики Скайуокера постигали пути Силы хотя и среди дикой природы, в отрыве от цивилизации с ее вечной смешной суетой, однако все же не в таких суровых условиях, в которых промелькнуло скоротечное падаванство самого гранд-мастера.

Но Люк вспоминал и Дагобу, и здешнего своего учителя с теплотой и нежностью в сердце, и с печатью бесконечной благодарности. Да и как иначе? Ведь именно здесь и именно при мудрости Йоды состоялся величайший союз в его жизни; единственный, надо сказать, союз, который Скайуокер пронес через годы настолько деликатно и бережно, что тот почти не претерпел изменений, и теперь процветая под сенью юношеского благоговения. Это, несомненно, союз с самой великой Силой, отношения с которой у Люка не всегда были простыми, но всегда исполненными уважения, построенными на взаимном доверии — да, взаимном, ибо, насколько можно судить, Сила возлюбила магистра уж во всяком случае не менее, чем он ее, и открывала ему тайны бытия радостно и легко.

Разумеется, когда-то этот союз потребовал от Скайуокера заплатить огромную цену, которая, по правде говоря, немногим отличалась от той, что впоследствии заплатил и Бен Соло — этой ценой было столкновение с собственным отцом. Омрачающее это обстоятельство стоит упомянуть сейчас, говоря о прелести духовного союза со вселенской энергией, поскольку умолчать о нем было бы нечестно.

То был путь, отведенный Люку с самого рождения. И если в нем имелась определенная задумка Силы — а именно так и полагал сам магистр, — то нельзя не заметить в этой задумке старого, как мир, мотива воздаяния и искупления. Достаточно вспомнить, что Люк вместе с сестрой родились в тот день, когда его родитель распахнул свое сердце Тьме — и стало быть, все равно что погиб. С самого начала его пути на Люке лежала задача уничтожить убийцу Энакина, на что ему однажды однозначно намекнул Оби-Ван, и что юноша и совершил впоследствии — совершил именно таким образом, как этого требовал промысел Силы. Он дал Энакину воскреснуть в разбитом теле Вейдера, так что в последние минуты жизни тот сумел чудесным образом попрать свою прежнюю духовную смерть — и что в таком случае считать истинной смертью?

Все это — свершения минувшего дня, теперь уже превратившиеся в замысловатую легенду. А начало им лежало в болотах Дагобы, куда некогда прилетел двадцатидвухлетний юнец, один из руководителей Альянса, убежденный, что его привел в эти дебри призрачный голос, и что тут его ожидает возвышенное учение у великого воина Силы.

Теперь, по прошествии многих лет, Люк, воспитавший в себе куда большую чуткость к Силе и ставший более искушенным в толковании ее замысла, понимал, что все вышло как раз таким образом, как задумывалось. Но тогда все, на его взгляд, сразу же пошло не так. О том, в какое недоумение поверг его вид крохотной лачуги и ее неказистого, полусумасшедшего обитателя, распространяться будет излишне. Об этом и так ходит довольно прибауток; и сам Скайуокер смеялся не меньше других, вспоминая ту давнюю историю.

И вот, он вновь в этих лесах, спустя более двадцати лет с тех пор, как покинул их, полагая, что навсегда. Слишком многое открылось ему в его последний прилет. Тогда Люк покинул Дагобу хотя и преисполненный благодарности, но одновременно и с огромной тяжестью на сердце, так что, наверное, затруднился бы ответить, желает ли он вновь оказаться здесь. Но судьба часто не учитывает наших предпочтений.

На сей раз Люк явился не один, а вместе с племянником, который сейчас медленно спускается по трапу, изучая настороженным взглядом толстые лианы, обвивающие точеные древесные стволы, и бесконечную зелень. Лицо Бена явственно выражало недоумение — что учитель мог позабыть в такой глуши, в этом угрюмом и пугающем месте?