Ещё его тянуло в пустыню, к её бескрайним пескам, к хлещущим порывам ветра, несмотря на то, что они чуть было не прикончили его. Но его не пускали, говорили – рано, чакра ещё не стабилизировалась, нельзя, хотя порой, чаще ночью, он готов был выть и жалобно скулить от тоски.

И всё это время Шукаку продолжал копировать штрих за штрихом, уже не вчитываясь в содержание. Иногда ему попадались незнакомые ему иероглифы, иногда – какие-то странные закорючки, которые парень просто старался переносить как можно точнее. Через несколько часов непрерывной работы у него возникло ощущение, что правая рука движется в какой-то липкой и густой жиже. Пальцы онемели, и было странно, что он всё ещё мог ими шевелить. С другой стороны, Шукаку это было не в первой, так что он постепенно тонул в меланхоличном спокойствии. В конце концов, дошло до того, что тануки готов был провести в этом сладостном отупении всю свою оставшуюся жизнь.

Каким же он был идиотом, когда в детстве хотел быть шиноби, когда пару дней назад безуспешно пытался контролировать гигантские объёмы новообретённой чакры. Зачем? Его мозг наслаждается тупой однообразной работой, а что ему ещё надо?

Шукаку с удовольствием предавался умственной спячке, и лишь тогда, когда рука вывела последний знак на последнем листе, парень осторожно положил кисть на край столешницы и с глухим болезненным стоном съехал под стол. Правая рука болталась безвольной плетью, и ему понадобилось не меньше пяти минут шипения и ругани, чтобы заставить её вновь шевелиться. Затекшая от долгого сиденья поясница ныла.

Интересно, сколько часов он здесь просидел? Судя по тому, что солнце стало опускаться – немало. Начинал он с утра, а сейчас – середина дня, не иначе. Но, как бы там ни было, чернильная пытка позади! Осталось лишь отнести одну из образовавшихся стопок вниз.

«От лестницы прямо по коридору, ну-ка, ну-ка... О, сюда».

Коридор есть? Есть. Ответвления есть? Нет. А значит и заблудиться никакой возможности тоже нет.

Как оказалось, Шукаку слишком рано расслабился. За своей ношей он практически ничего не видел, но окружающие отнеслись к нему с понимаем и, хоть помощь не предлагали, но пропускали вперёд и обходили.

Именно по этой причине тануки не заметил, как все оперативно отошли к стенам.

– С дороги! – услышал он, но было уже слишком поздно.

Шукаку и неизвестный пока ему обладатель звонкого и громкого голоса со странным глухим звуком стукнулись лбами друг о дружку и, не удержав равновесия, рухнули на пол. Листы, выпавшие у него из рук, фонтаном взлетели в воздух. Некоторое время он с тоской наблюдал, как плоды его каторжного труда медленно оседают на пол, а потом ему вдруг стало интересно, кто виноват в том, что его голова теперь гудела, словно пустая металлическая бочка, по которой с размаху стукнули молотком.

Первым, что он заметил, оказалась макушка с пробором посередине. А затем...

Шукаку увидел невысокую девушку, на вид свою ровесницу. Девушку в бриджах чуть ниже колена, слабая шнуровка которых тянулась чуть ли не до середины бедра, и свободной лёгкой рубахе, подвязанной под грудью, открывая живот, на которой тоже имелись завязки немного ниже линии ключиц. Их концы свободно болтались, а длинные рукава были прикреплены ко всему остальному двумя-тремя шёлковыми шнурами, частично открывая кожу рук. Девушку с умеренно-смуглой кожей, приятной глазу фигурой и с двумя высокими детскими хвостиками – и невольно засмотрелся на её в меру смуглую кожу.

Девица спешно отряхнула пыль с коленей, скептически осмотрела желтоватое пятно на локте и, потерев лоб, подняла голову. Тоже, небось, решила посмотреть, с кем это она так травматично столкнулась.

Тануки мысленно прибавил к её облику слегка неровную чёлку до бровей, пронзительно-карие глаза и пару родинок. В остальном на её лице он не обнаружил ничего примечательного, кроме того, что взгляду не за что было зацепиться. Разве что за эти самые родинки, но их было почти не видно. Не то что бы невыразительно – скорее, наоборот – но это Шукаку не понравилось.

Тем временем она по-быстрому бросилась собирать раскиданные листы, по каким-то одной ей понятным признакам выделяя из всех те, что нёс не он.. Получалось у неё это весьма энергично, и Шукаку так бы и простоял столбом – поправка, просидел, так как, упав задницей на пол, он так и не соизволил подняться – если бы ему буквально не всунули штук десять разом.

– Чего сидишь? Помогай, давай, расселся ещё тут!

Голос у неё был резкий, но отнюдь не режущий уши, приятный даже, а на лице пронеслась смесь эмоций. Вроде как одна, а вроде и несколько. Словно ртуть – настолько оно было изменчиво и открыто.

Так как Шукаку тоже подключился к сборке макулатуры, вдвоем они справились довольно быстро. Как выяснилось, у неё тоже была своя стопочка типографического мусора.

– Фуф, вроде всё, – поднявшись, довольно заключила она.

– Ага.

Вдруг она резко подалась вперёд, и их лица оказались близко-близко.

– Знаешь... – шепнула девушка.

– Что? – тоже шёпотом ответил Шукаку.

Его сердце гулко стукнуло о рёбра.

Внезапно девица впихнула ему стопку бумаг, которую держала до этого в руках.