– Чего тебе? – наконец-то сказал он, часто моргая и, видимо, ещё не до конца проснувшись.

– А, точно! – опомнился Шукаку. – Вот это сказала сюда принести, – тануки на мгновение задумался, – госпожа Ёко.

– Хару что ль?

– Угу.

Шукаку передал ему одну из стопок.

– Ясно... Ты её тут, кстати, не видел? – спросил кицунэ, понизив голос, и воровато оглянулся.

– Да вроде нет, – небрежно, но тоже озираясь.

Тот облегчённо выдохнул.

– Это хорошо. Мало того, что я тут... кхм-кхм...

– Спишь.

– Сплю, – он кивнул. – И к тому же так фамильярно её называю.

Тануки подавился смехом.

– Не смешно, – парень взглянул на листы. – Хм, странно, не похоже на её почерк...

– А это не её почерк. Это мой почерк.

В глазах его собеседника появилось неприкрытое уважение.

– Действительно, стала бы она сама строчить? – спросил он в воздух, а потом обречённо сказал. – Страшная женщина.

– Я знаю.

– Так кто ж не знает!

Кицунэ обернулся к столу и, обнаружив, что места на нём нет, поставил стопку прямо на пол. Затем выпрямился и широко зевнул, показывая ещё не затупившиеся от времени подростковые клыки.

– А это что? – он кивнул на вторую стопку, про которую Шукаку чуть было ухитрился не забыть, несмотря на то, что всё это время держал её в руках.

– С девчонкой какой-то в коридоре столкнулся, она передала.

– Какой такой девчонкой?

– Низенькая такая, с двумя дурацкими хвостиками.

– Ах она... – кицунэ вдруг нахмурился. – Девушка.

– В смысле?

– Не девчонка, а девушка, – укоризненно поправил он. – Давай сюда этот мусор, гляну, что она там понаписала...

Парень замолчал и вдруг рассеяно добавил:

– А хвостики и вправду у неё дурацкие...

После чего углубился в бумаги. Шукаку глянул через его плечо и с удивлением понял, что может прочитать не больше трети написанного, так как не больше трети всех записей была сделана на человеческом языке. В языке хвостатых он ещё плохо ориентировался, хоть инстинктивно мог понять устную речь.

Поэтому мысли тануки потекли совсем не в том направлении.

«Они что с этой девчонкой, встречаются что ли? А то с чего бы ему меня поправлять».

Возможно, подумай он чуть дольше, парень смог бы найти множество иных вариантов, но это предположение крепко засело у него в голове. Но как бы сильно его не грызло собственное любопытство, спросить напрямую он не решался. Хотя это тоже было не его, в общем-то, дело.

– Вы с ней близки? – осторожно и, вроде как, издалека осмелился спросить Шукаку.

– Можно и так сказать, – сразу же ответил кицунэ, не поднимая глаз. – Вот она даёт...

– А что там?

– Да не, всё нормально... Просто ей памятник можно поставить за этот адский труд! – воскликнул он. – Впрочем, ты тоже много чего сделал. Спасибо?

Почему-то в его голосе Шукаку послышалась вопросительная интонация, поэтому он кивнул, но постарался это сделать как можно незаметней.

Но кицунэ этого не видел. Он уселся за стол и упёрся взглядом в бумажные горы, высившиеся перед ним. А потом тоскливо сказал:

– Может, поможешь, а? – и голос у него такой тихий-тихий. – Ну, пожалуйста.

Казалось, ещё секунда, и он заискивающе заскулит. Честно говоря, у тануки не было ни малейшего желания здесь оставаться. Но потом он вспомнил, что в доме, предоставленном ему на первое время, никого нет. На подоконнике лежит слой пыли. И хоть есть те, кто заходят туда просто поболтать, всё же слишком пусто там было. Мертво, словно там никто и не живёт. Это было определённо не то место, куда Шукаку хотелось бы сейчас пойти, вне зависимости от того, насколько он устал.

– А то я тут сдохну, – на полном серьёзе сказал кицунэ. – Впрочем, я могу забить на всё это, но потом Хару меня убьёт. Страшная женщина, знаешь ли...

Знал. Уже знал, и не потому, что парень повторил это два раза. Пожалуй, именно это было решающим фактором: он остался из чисто мужской солидарности.

Пусть сначала работали в суровой тишине – к счастью, не нужно было ничего переписывать – но потом Шукаку не выдержал: вверх взяла природная болтливость.

– Почему ты тут спал? – спросил он, не зная, чтобы ещё сказать.

– Почему спал или почему здесь?

– И то, и другое.

– Спал, потому что устал. Эта Хару... – дальше следовало пару нецензурных выражений, которые кицунэ фактически прорычал сквозь зубы. – А вообще мы с ней родственники... ммм... Хару меня даже воспитывала... Она моя двоюрная тётка по отцу, – он нахмурился. – Или троюрная. Шут её знает. Но что по отцу, это точно. Видишь полоски на щеках?

Парень тряхнул головой, чтобы отбросить на спину упавшие через плечо волосы. На его щеках действительно были широкие полосы, симметрично расположенные по три с каждой стороны, сужающиеся к носу. Словно усы.