– Это... ты?..
– прошептал он хриплым голосом, совсем не похожим на тот надменный тон, которым когда-то отец отчитывал вихрастого мальчишку со смеющимися карими глазами. Я сглотнул и молча кивнул, язык не слушался меня, не желая ворочаться в пересохшем рту. Я все так же нелепо стоял на одном месте, словно приросший к полу, и смотрел на отца, а он тоже молча ловил мой взгляд. Что сказать? Что, Хогг побери, можно сказать, когда я прожил целую жизнь?! Когда я стал повелителем тьмы, потом царем, а потом умер, и все это - без малейшей поддержки со стороны этого чужого мне человека?!

– Где ты был?.. Где ты был все эти годы?!
– неожиданно воскликнул я, и не узнал собственный голос. Он был хриплым и сдавленным, а в глазах откуда-то возникли слезы. И я задохнулся яростной болью, падая на колени перед отцом. Тот смотрел на меня все так же молча и отстраненно грустно, а я боролся с подступающей детской истерикой.

– Почему?! Ну почему ты тогда... почему...
– я больше не мог бороться. Стоя на коленях, я зарыдал, содрогаясь всем телом, спрятав лицо в руках. И вдруг сухая старческая рука коснулась моего горячего лба, измазанного слезами.

– Тише, тише... Тише, глупый, - хрипло прошептал старческий голос. Хрустнули суставы, и отец опустился на колени напротив меня. Его рука продолжала гладить меня по голове, совсем как в детстве, когда я, сваленный лихорадкой, лежал на шелковой постели. А где-то хлопотала покойная мама. Я поднял застланные слезами глаза и встретился с глазами отца.

– Обними меня... Пожалуйста, - одними губами шепнул я, и вдруг почувствовал, как сухие, словно ветви старого дерева, руки отца обвили мое дрожащее от рыданий тело. Я молча уткнулся в костлявое плечо. Зачем выяснять то, что и без того понятно? Зачем винить, когда виноват сам? Зачем доставлять боль тем, кого любишь?

– Молодец, малыш. Видишь, ответы на некоторые вопросы ты нашел сам, - шепнула Аена.

Так я замер в отцовских объятиях, и время вокруг замерло. А есть ли оно, время? Может, ел'ли прав? И я не видел отца всего пару дней? Морщинистая рука вытерла слезы с моего лица, и, крепко сжав мои плечи, отец произнес:

– Надо же, ты теплый, как настоящий... Ты совсем не изменился, как будто тебе опять двадцать пять лет, как в день твоей смерти... Ты простишь меня?
– вдруг сипло прошептал отец, и я вздрогнул от странных слов. Отец думает, что я умер. Это совсем неудивительно, да, но... Но он думает, что я - дух. А я всего лишь твой сын, папа, из плоти и крови!

– Чувствуешь, у меня теплая рука? У меня соленые слезы! Я жив, папа, жив! Конечно я прощаю, и ты прости... Прости, что я злился на тебя за смерть мамы... Прости, что не пришел раньше... Прости, что стал чужим, - бестолково говорил я, сжимая отцовскую руку и заглядывая в наполненные прозрачной влагой серые глаза. В них стояла невероятная боль. Этот суровый холодный человек раскаивался. Он нуждался только в одном - моем прощении. И я прижался горячими губами к испещренной морщинами руке. И в этот миг голова закружилась, и я почувствовал, как из души моего отца уходит боль, а из взгляда - апатия. На этот раз я ясно разглядел его ауру, на которой между разноцветными лепестками радуги застряли уродливые черные комки злости и затаенных обид. Холодно полыхало высокомерие, змеилась старая досада, но под действием какой-то таинственной силы все это таяло и исчезало, заставляя радугу сиять ярче, как после недавнего дождя. Я еще раз обнял отца и встал с колен, улыбаясь и глядя на его помолодевшее лицо, на нежный взгляд и добрую улыбку. Чтобы не упасть от внезапного приступа головной боли, я вцепился пальцами ног в подошву. Но на лице сияла улыбка. Если это - мой новый дар, то я приму любое побочное действие, ибо нет ничего прекраснее этого дара... Я бережно вынул из отцовских рук листок с собственным портретом, и отошел на шаг, ожидая, пока лорд Донуэн придет в себя. Я уже догадывался, что он не вспомнит того, что только что произошло. И был готов, что меня не узнают. Но слова отца потрясли меня больше, чем головная боль:

– Юноша, чем я обязан вашему визиту?
– я вздохнул. Значит, так надо. Что ж, какая, впрочем, разница? Главное, что отец рядом, и что все будет хорошо. А остальное...

– Вы плакали?
– удивленно спросил отец, подходя ближе и заглядывая мне в лицо. И уж совсем странное заявление:

– Вы так похожи на моего покойного сына...
– сердце бешено заколотилось. Каждый раз, когда я использую свой новый дар, вдобавок к жуткой боли я становлюсь ближе к своему естественному облику. Что ж, теперь осталось взять себя в руки и в который раз сделать вид, что ничего не было. Забавно...

– Я не имею честь знать вашего великого сына, но я хотел бы попросить аудиенции, - вымученно улыбнулся я, кланяясь и пытаясь не обращать внимания на головную боль. Отец посмотрел на меня своим посветлевшим взглядом и повел к себе. Я шагнул за порог и направился следом за отцом в нутро этого обиталища. Не в силах разглядывать окружающие меня интерьеры, я пробормотал, что срочно нуждаюсь в отдыхе. Красноречивости моим словам придало то, что я чуть не упал, ухватившись за локоть отца. Тот улыбнулся, и в его глазах я рассмотрел лукавых бесенят. Странное дело, раньше я никогда в нем такого не замечал...

­- Проводи молодого человека в свободную комнату, - обратился отец к тут же подбежавшему слуге. И я поплелся следом за его спиной, шатаясь и пытаясь не потеряться в узких коридорах. Но последнее оказалось весьма проблематичным. Я и сам не заметил, как свернул куда-то не туда, утопая в тенях и падающих в моем воспаленном воображении стенах. Заплетающимися ногами я доковылял до первой попавшейся двери и потянул за ручку. Перед глазами поплыло, и я, шатаясь, шагнул в комнату. Глаза больно резануло от яркого света, но это было не самым страшным. От увиденного даже голова перестала кружиться. Я вцепился в дверной косяк, пытаясь сохранить равновесие, и нелепо моргал глазами.