«О, Сулла, что же я натворил?! Как мне это исправить? Любовь моя, как мне не хватает твоего света…»

Ошеломлённые взгляды аристократов медленно обращались к нему. За те долгие годы, что Тимо Лайтонен правил Империей Мэру он сумел убедить даже своих самых ярых оппонентов в собственной непобедимости, решительности и безжалостности к врагам. Так и было до тех пор, пока по другую сторону баррикад встал не кто-нибудь, но Араши. Сын. Надежда. Родная кровь.

Невыносимое, страшное горе обрушилось на него, согнуло гордые плечи, перехватило горло, огненным копьём вонзилось в грудь, мешая думать, дышать. Вдруг взгляд его, бессмысленно блуждающий по пустым лицам придворных, наткнулся на человека, которого никак не могло здесь быть. Девочка двенадцати лет, хрупкая и тоненькая, в белоснежном лёгком платьице, просто вопиющим образом выделяющемся своей простотой на фоне разодетых аристократов.

Убедившись, что полностью завладела вниманием Императора, девочка приветственно, даже радостно помахала ему рукой. Губы её двигались, и хотя вокруг стоял неописуемый шум, состоящий из взволнованных голосов, шуршания одежды и стука каблуков по мраморному полу, Тимо без труда разобрал слова, слетающие с тонких, бледных губ:

– Вот я и пришла, папа. Не волнуйся, теперь всё-всё будет в порядке.

Его радость умерла, не успев воспарить к небесам, когда Тимо увидел за спиной своей смертельно больной дочери разворачивающиеся белоснежные крылья. Такие огромные, сверкающие, с мягкими перьями цвета нетронутого снега на горных вершинах…

– Фэйт, – горло сдавило рыданием, – моя Фэйт… как же так?

Она улыбнулась ему счастливой, светлой улыбкой, совсем такой же, как у её матери и это стало последней каплей, переполнившей чашу. Усталое, измученное неподъёмными заботами и горем сердце Императора, пронзив всё его существо нечеловеческой болью, дрогнуло в последний раз и замерло. Ноги Тимо Лайтонена подломились и он упал на ступени своего трона на глазах сотни придворных, словно марионетка, у которой злобный кукловод обрезал нити.

Многоголосый стон прокатился по толпе людей, узревших падение непогрешимого идола и среди начавшегося секундой позже хаоса и безумия, так никем и не замеченная девочка в белом платьице, неспешной, плавной походкой пошла к трону, чтобы забрать свой приз. Кто-то что-то кричал, где-то плакала женщина, кто-то истерично звал на помощь целителей… Принцесса Илла склонилась над отцом, пытаясь с помощью своего Дара вернуть Тимо к жизни. Эвазар бдительно следил за тем, чтобы никто не мог ей помешать, не подпуская обезумевших от страха людей ближе, чем необходимо. И только Энрике, пользуясь всеобщей паникой, смотрел не на смертельно бледного отца, а на ступени трона, залитые его кровью. Коснувшись застывающих потёков длинными, тонкими пальцами, Энрике с наслаждением вкусил крови отца, зажмурившись от удовольствия, чувствуя, как ликует и одновременно плачет другая часть его души.

– Он умер! Рик, он умер!

– Ещё нет, Альфи, у нас ещё есть время.

– Ты видел его лицо? Боги, как он был прекрасен!

– Альфи…

– Слушай, – насторожился вдруг безумец внутри него. – ОНА идёт.

Перед Фэйт расступались, словно могли её видеть, однако её магия вдруг столкнулась с иной и все кто был в зале внезапно застыли, подобно восковым фигурам в причудливых, странных позах. Время замедлило свой бег, превратившись в густой кисель, но это не коснулось ни Фэйт, ни того, другого. У него тоже были крылья – одно белое, другое непроницаемо чёрное, в руках он держал хрустальный колокольчик, чей звон и заставил мир замереть на вздохе.

– Кто ты? – Спросил Эвазар, предупреждающе вытянув вперёд руку. – Зачем ты здесь?

– Семеро хотят встретиться с папой и я пришла проводить его к ним.

– Ты – ангел?

– Наверное. Пропусти меня, брат, время уходит.

– Я не могу, – печально качнул головой Зэр. – Отец слишком важен для нас, мы не можем отпустить его.

– Как ты не поймёшь? – В глазах девочки вскипают горькие слёзы. – Хоть представляешь себе, как он устал? Как он хочет отдохнуть?! Вы измучили его, лишили радости и покоя! Пропусти меня!

Хрустальный колокольчик издаёт новый мелодичный звон, но напрасно – девочка шагнула на другой слой реальности, глубже, туда, где её не мог остановить несчастный полу-ангел. Здесь было темнее и холоднее, люди исчезли, и только возле трона продолжал лежать сломанной куклой отец и воздух над ним дрожал еле уловимым теплом. Фэйт следовало торопиться и она сделала ещё несколько шагов, прежде чем воздух перед ней сгустился, явив фигуру в чёрном. Это существо носило маску в духе древнего театра – одна половина выражала радость, другая – горе. В руках чёрный призрак держал устрашающего вида трезубец, которым и прочертил угольно-чёрную полосу перед Фэйт.

– Ни шагу дальше, – сказал мужчина и голос его странно раздваивался. – Иначе погибнешь.

– Пожалуйста, – взмолилась Фэйт, едва не плача. – Нельзя же быть такими жадными! Вы были с папой достаточно, я тоже хочу!

– Пошла прочь, – насмешливо прошелестел голос маски. – Жалкая, слабая вестница тех, кто возомнил себя богами. Я не отдам его, он мой! Только мой.

– Разве не понимаешь, что продлевая его существование, причиняешь ему большую боль?!

– О, да, – зловеще рассмеялся тёмный демон. – Он познает все оттенки этой боли, я даже проведу его за её пределы, покажу, что такое ад, в котором жил столетиями! Я уничтожу его тело и душу, а когда он возродится, начну всё заново. Я буду убивать на глазах Тимо Лайтонена его детей – медленно, мучительно, чтобы он плакал кровавыми слезами и молил меня остановиться… но я не позволю себя обмануть. И когда никого из тех, кого он любил не останется, отец будет принадлежать только мне. Я люблю его, как никто другой! Моя любовь к нему настолько велика, что мне трудно дышать… Сможешь ли ты понять это всепоглощающее чувство своими жалкими мозгами? Осознать всю степень моего восхищения и обожания?