Враг оказался чернявым и смуглым, самого итальянского – или греческого вида: такая южная наружность легче всего могла сбить с толку. Рана была у него в боку: меч Теокла проделал в рваной рубашке еще одну дыру.

Морщась от брезгливости и подавляя невольный страх, Феодора с помощью Теокла туго перепеленала раненому бок; тот невнятно бранился по-гречески, но с чужеземным выговором. Ах, будь здесь Метаксия, она бы вмиг разобрала, какого роду-племени этот человек!..

Услышав плач Варда, Феодора отправила Магдалину к нему, а сама склонилась над преступником – и приставила ему кинжал к шее.

– Кто ты такой? – сквозь зубы спросила она по-гречески.

Раненый закатил глаза и лишился чувств: а может, притворился. Что греки, что итальянцы были горазды на такие хитрости.

Феодора беспомощно посмотрела на Теокла. Ей в голову вкралась мысль о пытке – но, конечно, это было невозможно!

Невозможно ей, и сейчас…

– Теокл, вытащи эту мразь отсюда – и стерегите его до утра, - устало сказала она; было не страшно, только мерзостно – мерзостно-интересно, как, наверное, Феофано…

Теокл кивнул и поднял раненого одной рукой, как пустой мешок; тот издал стон, но больше ничего.

– Жизнью отвечаете! – крикнула Феодора вслед охранителю; тот поклонился, закрывая дверь.

А Феодора бросилась в угол и схватила пакет, точно спасенное от смерти дитя. Потом только подбежала к ребенку. Они вместе с Магдалиной унимали его долго; но наконец Вард затих. Феодора легла, обняв его и подложив пакет под голову, как раньше: теперь ей стало страшно, что до утра бумаги развеются, как дым.

Но до утра ничего не случилось.

Феодора проснулась – и тут же вспомнила все, что пережила ночью. Ей предстояло еще одно испытание: быть может, самое тяжелое. Она взяла кинжал.

Наскоро одернув измаранную кровью одежду, Феодора выступила из комнаты. На пороге госпожа столкнулась с Теоклом, который, должно быть, хотел войти и о чем-то доложить…

– Как он? – воскликнула Феодора.

Теокл потупился.

– Госпожа… Прости…

– Вы его упустили? – крикнула Феодора.

– Нет, - вступил Леонид. – Преступника забрал хозяин гостиницы, который пришел с подручными: мы не могли сопротивляться, и беспокоить тебя больше не посмели. Хозяин сказал, что этот человек итальянец и подсуден их законам…

– Здесь один закон – закон василевса! – воскликнула Феодора. Леонид мрачно переглянулся с Теоклом: опытные воины и спутники патрикия, эти греки, казалось, понимали гораздо больше нее.

– Все гораздо сложнее, госпожа, - серьезно и печально сказал Теокл.

Феодора усмехнулась.

– Верно говоришь.

Она вздохнула.

– Пойду умоюсь, переоденусь и попробую объясниться с хозяином.

Леонид шагнул к ней: в глазах загорелась тревога. Он схватил ее сильной рукой за плечо.

– Нет, госпожа, это очень опасно! Тебя саму могут бросить в тюрьму, и мы не поможем!

– Нужно уезжать, - поддержал его товарищ.
– Наше оружие здесь бессильно. Нужно добраться до нашего господина и василевса, и доложить им; а здесь итальянское право!

– Может быть, этот человек в сговоре с хозяином, - прошептала Феодора во внезапном ужасе.
– Не зря тот так скоро явился!

Леонид кивнул, глядя себе под ноги.

– Уезжаем, как можно скорее, - распорядилась Феодора. Она быстро повернулась и ушла в спальню, где повелительными криками опять заставила забегать служанок и разволновала сына.

Меньше, чем через час, они были готовы в путь; покинули гостиницу, стараясь сделать это как можно незаметнее. Феодора радовалась теперь, что удалось избежать встречи с хозяином, и горько сожалела, что не успела как следует рассмотреть негодяя, пока была возможность.

Но теперь она знала твердо три вещи – что Феофано не обманула ее насчет ценности доверенного; что у Феофано были могущественные и зоркие враги; и что скрыть происшествие от мужа не удастся. Верные греки – черт бы побрал сейчас эту греческую и мужскую верность! – сейчас же доложат своему господину, что произошло в аргосской ночлежке. Оставалось надеяться, что патрикий не догадается о причине – или догадается, когда будет поздно.

– Слушайте меня, - грозно сказала она воинам, помедлив, прежде чем сесть в повозку. – Обо всем скажем только господину, а он сам решит, докладывать ли императору! Вы поняли?