Теокл кивнул.

– Да.

Им казалось, что они поняли. Феодора бледно улыбнулась и забралась поглубже, чтобы прийти в себя и обдумать, пока есть время, что делать дальше.

Больше в дороге с ними ничего не произошло, и в Город они прибыли благополучно. Зимой Константинополь Феодора еще не видела – но признала, что цвет его почти не поблек: Царьград был прекрасен всегда. Московитка перекрестилась на Святую Софию.

– Стой вовеки – крепко стой, государыня-мать, - прошептала она. И тут же передернула плечами от пронизывающего ветра: Феодоре вдруг показалось, что этот ветер сейчас снесет огромный золотой купол с крестом, точно пожелтевшую крону березы.

Березы – это пестрые белоствольные деревья, и осенью они желтеют: она ведь верно помнит?

Они остановились напротив Большого дворца; Феодора взяла ребенка, как охранную грамоту, и, бледная и суровая, пошла навстречу этериотам, которые стерегли двери. Ее пропустили после короткого разговора; знакомые стражники приветливо расспросили ее о дороге, и Феодора поклялась, что все было благополучно.

Вместе со служанками она прошла в гинекей – и в своей спальне немедленно принялась искать новый тайник для проклятых бумаг.

Но если о них проведали даже в дороге – и выследили ее в дороге, трудно ли будет сделать это в Большом дворце?..

– Нужно как можно скорее найти этого Леонарда Флатанелоса… и поговорить с нашими, - прошептала московитка, бессильно садясь в кресло и утирая пот. – А может, сразу пойти к нему. Время не терпит.

Но время вынуждено было терпеть.

Муж пришел к ней позже, этим вечером, - и с таким видом, что стало ясно: воины уже отчитались о несчастье. Патрикий схватил в объятия сначала ее, потом ребенка; потом осыпал поцелуями обоих. Язык не повиновался ему, в глазах блестели слезы.

– Я бы умер, лишись я вас! – воскликнул муж.

Феодора прижалась к его груди – и подумала, что в объятиях Метаксии ощущала совсем не то; жажду жизни и огонь, а не жалость. Но она посмотрела в глаза мужа – и опять ощутила, как сливается с ним в одно существо; он опять показался ей сильным.

Да ведь и был – в сравнении с нею.

Фома посадил ее в кресло, а сам стал рядом, поглаживая ее руку. – Слава богу, - сказал он.

Феодора пожала его пальцы, не глядя на мужа, – не могла.

– Как ты думаешь, почему меня хотели убить? – спросила она.

Фома рассмеялся с усилием – в горле у него пересохло.

– Мало ли у меня врагов!

– А у меня завистников, - прибавила Феодора, усмехнувшись. – Мое изваяние все еще высится на форуме, и во всем Царьграде больше нет подобного!

Она подняла глаза на патрикия и внимательно посмотрела ему в лицо – он глядел так искренне, со всем сердцем… Неужели ромеи способны лгать во всякое время, со всяким человеком, даже любимым?

“Не вскрыть ли этот пакет?
– морща лоб, подумала московитка. – Но ведь она не могла подвести под беду брата, меня, детей… нет, я не верю!”

Муж вдруг присел перед ней и погладил ее живот.

– Как наше дитя?

– Хорошо – под моей надежной защитой, - улыбаясь, ответила Феодора.

Фома Нотарас поцеловал одну ее руку, потом вторую; он продолжал поглаживать ее живот, и внутри ее все взволновалось.

– Ты будешь моей сегодня? – спросил ромей.

Она опустила глаза.

– Да.

Ей было страшно – страшно не откликнуться, выдать ту или иную тайну: неизвестно, какая хуже! Но муж разбудил ее чувства с удивительной силой, хотя ей пришлось напомнить ему, как для этого потрудиться. Он не мог ложиться на нее сверху, и Феодора испытала бурный, долгий восторг, лежа лицом к лицу с ним, сжимая его руку.

Потом Фома сказал счастливо:

– Разлука пошла на пользу нам… Особенно тебе!

Потом он засмеялся.

– Но ты никогда раньше такой не была… Я как будто сочетался сейчас с моим товарищем!

“Как будто это что-то удивительное, - подумала жена. – Не так уж и редко ваши воины были любовниками!”

Она прижалась к горячему телу мужа и сказала:

– Помнят ли еще здесь о нападении?

– Как не помнить, - ответил патрикий. – Все испуганы… тем, что может стоять за атакой Флатанелоса! Первая ласточка!

Феодора повернулась к нему.

– Я бы хотела взглянуть на наши боевые корабли. Ты покажешь мне их?

Муж с опозданием кивнул. Ему неловко признать, что он не слишком разбирается в военных судах, поняла Феодора.