– Это – кавалерия, катафракты и трапезиты*, - сказал Нотарас, подъехав вплотную к наложнице и взяв под уздцы ее коня. Посмотрел ей в глаза.

– Всадников набирают по большей части из благородных людей. Они – передовая часть войска, и должны быть лучшими во всем.

Феодора молча смотрела на конников – они и в самом деле выглядели лучше, чище… откормленнее и сильнее, чем пехотинцы. Она заметила, что начала думать о солдатах теми же словами, что и об их лошадях.

– А флот? – спросила она хозяина. – Разве флот – не главная ваша сила? Ведь нападение ожидается с моря?

Губы патрикия сложились в улыбку. Уж не вспоминал ли он в этот миг, каким путем к нему попала его подруга?

– Ты права, - сказал он. – Именно с моря. Но море далеко, а перед нами сейчас те, кто будет защищать нас на земле. Хороши, не правда ли?

Феодора, волнуясь, кивнула. Она уже разглядела среди греческих воинов немало оборванцев, калек… но это были все еще сильные и мужественные люди, готовые драться, а не говорить слова. И им придется драться – когда дромоны и хеландии, на которых гребут рабы, уступят свирепому натиску турецких кораблей: на них тоже, несомненно, гребут рабы, но сердца этих рабов горят жаждой добычи, славы и новой верой…

Фома обнял ее за плечи.

– Нам поможет Италия, - прошептал он. – Италия, наша отъятая половина. Венецианцы и генуэзцы приведут свои суда.

Феодора глубоко вздохнула, глядя на греков; вдруг ее глаза заволокло слезами. Вместо этого множества сильных и отважных мужчин ей вдруг представилось поле, покрытое изрубленными телами, - бескрайнее смертное поле.

– Я знаю, как превосходно обучались римские армии, какой непревзойденный порядок они соблюдали, - прошептала она. – Как учились бить строем и строем выдерживать удары. Это, наверное, было великолепное зрелище!

Она не замечала, что говорит по-гречески, - даже тогда, когда рядом был человек, который понимал ее родную речь.

Фома Нотарас поглядел на нее с грустной усмешкой.

– Ты хотела бы полюбоваться на такой бой?

Феодора вздрогнула и вспомнила, что сама говорила ему о гладиаторских боях и кровожадности женщин. Вдруг она ужаснулась собственным речам и мыслям. Мотнула головой, отрекаясь от своих неожиданных страшных желаний.

– Я хотела бы увидеть, как способны сражаться эти люди, - прошептала она.

Хозяин сжал ее руку, и Феодора поморщилась, ощутив, как в пальцы впились его перстни.

– Сейчас учений не будет, - прошептал он. – Константин только проверяет порядок, численность, довольствие… настроения в рядах своих воинов.

Константин, красивый и бравый на своем белом коне, сейчас самолично объезжал войско и разговаривал с командирами.

Патрикий выпустил руку наложницы и отвернулся.

– Римская армия сражалась как ни одна армия в мире, потому что ею руководил могучий, единый дух империи, - сказал Фома. – Дух государства, которое было для них отцом, матерью и великим богом.

Он посмотрел на свою подругу, и она увидела слезы в его серых глазах.

– Этот бог умер, - сказал Нотарас.

И тут Константин, отделившись от солдат, подскакал к патрикию и другим знатным людям, ожидавшим в бездействии; повернувшись к войску, царевич вскинул руку. Сотни мечей вырвались из ножен при этом приветствии, и над полем прогремел оглушительный салют:

– Слава деспоту Константину! Слава!

Феодора чуть не зажала уши; ее лошадь прянула в сторону, и Фома перехватил поводья твердой рукой. Он только улыбнулся при этом звуке.

– Это всего лишь одна тагма*, - сказал патрикий.

– Грозное воинство в наши дни, - ответила московитка.

– И они любят своего вождя, - прибавил Нотарас значительно.

Наверху вдруг громыхнуло, как только что гремело внизу; грек и славянка одновременно вскинули непокрытые головы. На лицо Нотарасу упала крупная холодная капля, и он, поморщившись, встряхнулся. Феодора с беспокойством отвернула край своего плаща из тонкой шерсти, подбитого мехом – русскими мехами, куницей.

– Едем отсюда, - хозяин понял ее без слов. – Мы тут только измокнем и испортим одежду!

Он взглянул на наложницу с улыбкой победителя и отъехал – переговорить со своим государем. Они говорили недолго; под конец патрикий склонил голову, и они с Константином пожали друг другу руки.

Нотарас вернулся к Феодоре.

– Домой!

Он ударил по холке ее лошадь, и та, испугавшись, сразу взяла в галоп; московитка едва удержалась. Вдруг все ромеи, а в особенности ее хозяева, показались ей чудовищами. Дождь наконец полил, холодными колючими струями хлеща всадников и застилая от них мир. Феодора обернулась на полном скаку и увидела, что несколько знатных людей, верховых, догоняют их – кавалеристы это или свита деспота, она не разобрала.