Желань в испуге подняла брови, прикрыла рот рукой – потом кивнула. Как она была глупа, что сама не подумала!

Когда принесли вино и фрукты, Метаксия что-то сказала хозяину и покачала головой. Итальянец сразу поскучнел, вдохновенные глаза потускнели. “Догадался!
– подумала Желань.
– Господи!”

Однако ничего ужасного не стряслось – Беллини молча проводил обеих женщин к выходу, и даже поклонился на прощанье.

Во дворе было уже темно, и Метаксия крепко схватила славянку за руку. – Проклятье! – пробормотала она сквозь зубы. Желань увидела, как сбоку проскользнули какие-то тени.

Гречанка бросила ее руку и вдруг быстрым движением выхватила что-то из длинного узкого рукава туники. Желань ахнула: в слабом свете месяца блеснул кинжал.

Славянка огляделась, тяжело дыша и прижав кулаки к груди; угрожающие тени скрылись.

Метаксия рассмеялась.

– Трусливые псы!

Они быстро пересекли двор и, отворив калитку, с радостью поспешили к ожидавшим их носилкам и охране. Забравшись внутрь, женщины припали друг к другу, переводя дух.

Когда их подняли и понесли, Желань прошептала, тронув Метаксию за локоть:

– Он ведь догадался!

– Немудрено, - презрительно отозвалась гречанка. – Эти католики только и делают у себя дома, что травят друг друга и опаивают всякими зельями! Он надеялся, что ты еще этого не знаешь!

– А кто был во дворе? – спросила рабыня.

– Может, слуги… наверное, слуги, - ответила Метаксия. – Не знаю, турки или нет, но остерегаться следует все равно.

Желань посмотрела на нее большими глазами и замолчала до конца пути.

Но когда они приехали и выбрались из носилок, она не удержалась и сказала горячие слова, которые так и рвались с языка:

– Ты такая смелая, такая умная… столько знаешь!

Она не могла больше таить свои мысли.

– Ты знатная госпожа, не иначе! А служишь мне уже так долго!

Метаксия улыбнулась; она склонила голову набок, насмешливо прищурив серые глаза – точь-в-точь как Фома Нотарас. Налетевший с моря ветер прибил ко лбу черные завитки волос.

– Бог велел нам всем служить друг другу, - сказала гречанка. – Теперь я есть то, что я есть.

Вот и поговори с такой! Желань замолчала со смешанным восхищением, неприязнью и страхом, как делала уже много раз.

Но когда они пришли в спальню, Желань спросила:

– Мы еще вернемся туда?

– Почему бы и нет? – сказала Метаксия. – Возьмем эскувитов*, пусть стерегут нас по пути и у дома!

Она прибавила, склонившись к московитке:

– Здесь тому, кто боится, лучше вообще не ступать за порог!

Желань кивнула. Это она давно уже знала – Царьград был велик как в добродетелях, так и в пороках: после былой славы погряз в беззаконии так же, как в разврате.

Портрет был окончен через три недели.

Желань не знала, что Метаксия сказала ее хозяину, но они продолжали ходить к итальянцу под надежной охраной эскувитов. Беллини теперь мало разговаривал с ними и больше не предлагал угощения – но Желани было не привыкать к враждебным иноземцам.

Когда же она увидела готовую картину, то была поражена больше, чем на ипподроме. На нее словно смотрела вторая Желань – нет: Феодора, какою желал ее видеть покровитель: темноглазая царевна, хранящая тайны русской и греческой земли.

Портрет повесили в спальне Феодоры, и господин долго с наслаждением любовался им. Он сказал, что Феодора может оставить себе платье и драгоценности, в которых ее писали.

Наложница поблагодарила, но очень устыдилась, когда ей напомнили о ее положении. Однако потом подумала, что весь гинекей и половина двора вместе с нею живет за счет императора и его патрикиев…

Спустя немного времени василевс устроил пир, на который были приглашены многие придворные женщины. Получила приглашение и Феодора, о которой во дворце ходило уже немало слухов. А она все это время жила спокойно, начав потихоньку, под руководством Метаксии, учиться писать и читать по-гречески…

Теперь хозяин не сомневался в ней: и ему особенно нравилась ее верность, какую трудно было найти среди гречанок. Феодора, однако, едва ли могла бы изменить ему, даже если бы и пожелала, - встречи с мужчинами были слишком редки; но самая мысль о таком вызывала у нее отвращение. Ей вообще нездоровилось в последние дни, даже не хотелось идти на торжество; но она перемогла себя.

Метаксия теперь особенно внимательно приглядывалась к славянке – и, конечно, пошла с нею.

В пиршественном зале они опустились на соседние ложа – Желань давно знала об этом обычае ромеев, лежать на пирах, и не удивлялась. Так ей сейчас было и лучше.