Своих! Разве не враги ей все кругом – считая и ее любовника? Господи, вернуться бы домой…

Но она не узнает отчего дома, даже если и случится такое чудо, - и ей никогда уже не быть той, что была прежде. Как Микитке.

Вошла Метаксия, опустив глаза; она несла букет благоухающих белых роз. Поставила его в вазу на столике у ложа – и сама села рядом. Не улыбнулась.

Гречанка казалась почти такой же усталой, как сама Феодора.

– Не спишь? – спросила она, тронув лоб пленницы. – Не спится?

Феодора покачала головой.

– Ты полюбила его? – вдруг спросила Метаксия.

Феодора растерялась; она не ждала такого вопроса и не знала, как на него ответить.

– Не полюби его слишком, - предостерегла ее Метаксия. – Тебе будет плохо и ему тоже. Мы, женщины… мы должны быть умны, даже когда мужчины глупеют.

Она подняла глаза на славянку.

– А женщинам, приближенным к престолу, следует быть вдвое умнее обыкновенных. Мы не можем позволить себе следовать сердцу безоглядно, как простонародье и рабы.

– Рабы – это говорящие вещи… - прошептала Желань латинское изречение. Но славянка понимала, что это сказано не о таких, как она.

– Это только слова, - заметила Метаксия, внимательно глядя на нее. – И за ними кроется большая власть. Владыки мира всегда знали, чего стоит подходящий раб в подходящее время.

Феодора взяла из вазы белую розу и стала крутить в пальцах, вдыхая ее аромат.

– Ты… высокая жена, и это не скрыть, - сказала она. – Почему… никто не удивляется тому, что ты здесь, при мне?

– Этого не скрыть от тех, кто внимательно смотрит, - а люди невнимательны к женщинам, - ответила Метаксия. – И от тех, кто видит нас с тобой во всякий час дня… а сейчас нас видит только Господь.

Она погладила больную по щеке.

– Мне тебя очень жалко… - вдруг прошептала гречанка. – Ты никогда не станешь такой, как мы, даже если будет очень нужно. В этом слабость русов.

– А я жалею вас, - серьезно ответила Желань.

Метаксия рассмеялась.

– Ваше счастье – счастье варваров, - сказала она. – Я предпочитаю пить наше горькое вино. И если Бог когда-нибудь и в самом деле воздаст нам по деяниям – я скажу: вот здесь, Господи, был Твой храм, вот здесь стояло Твое царствие на земле - и не Твоя ли вина, что оно не устояло?

Она покачала головой. Взяла из вазы другую розу и поднесла к лицу.

– Но я не верю, что будет так.

– Тебе нужно помолиться, - почти испуганно сказала Желань. – Ты говоришь так, точно умерла раньше своей смерти!

– Бедное дитя, - сказала гречанка, и Желань не могла понять: то ли Метаксия говорит о ее нерожденном ребенке, то ли о ней самой.

– Кто ты? – спросила она. – Кто ты была раньше?

Метаксия помедлила.

– Я из старинного и некогда славного семейства – мое родовое имя Калокир, - сказала она. – Но это не так важно для моей судьбы, как то, что я была опоясанной патрикией* в дни последней жены Иоанна. Теперь императрицы больше нет, и власть в гинекее утратила свой священный венец. Теперь женщины двора отодвинуты в тень… и из тени выходят те, кто этого вовсе не заслуживает.

Феодора кивнула. Она про себя понимала, быть может, намного больше, чем могла бы высказать словами… и понимала, что попала в Большой дворец в счастливое время. Иначе, наверное, давно уже лежала бы в могиле, запоротая или замученная мужчинами до смерти, – или принадлежала бы какому-нибудь грубому скоту.

Метаксия погладила ее своей розой по щеке.

– Береги его, как он тебя, - прошептала она. – Ведь ты понимаешь, что все это было не просто так.

– А кто… Кто напал на меня? – воскликнула Феодора.

Ее словно окатило ледяной водой.

– Кто напал – уже неважно, не позднее, чем завтра, он будет прикован цепями к дромону или хеландии*, - безразлично сказала гречанка. – Но вот кто хотел сразить этим Нотараса…

Феодора закрыла лицо руками.

– Мне страшно!

– Можешь показывать это мне, но не показывай никому другому, - ответила Метаксия. – Но ты сейчас будешь сидеть взаперти и поправляться… Как нам всем теперь…

Она посмотрела на портрет московитки – эта цветущая женщина так отличалась от той, что лежала перед ней.

И вдруг сказала слова, от которых у Феодоры кровь застыла в жилах:

– Император Иоанн стар.

Феодора перекрестилась, но Метаксия осталась совершенно спокойной. Она наклонилась и поцеловала больную в лоб.

– Постарайся уснуть.

Она встала и покинула спальню, оставив за собою легкий запах восточных притираний и благоухание роз, наполнившее комнату: от избытка непрошеной сладости у Желани разболелась голова. Она тихо заплакала, жалуясь разве что Богу, который один только и мог сейчас ее видеть.