– Комес Флатанелос просил передать тебе свое восхищение.

Феофано склонила голову к плечу и засмеялась, блеснув зубами; но в глазах появился иной – слишком знакомый стальной блеск.

– И только?

Феодора посмотрела ей в глаза.

– Леонард убил Никифора, который покушался на императора.

Она надеялась поразить Феофано, и это ей удалось: царица задохнулась, стиснув ее руку так, что Феодора вскрикнула. Феофано разжала руку – пальцы гостьи побелели и слиплись.

Феофано посмотрела на нее блестящими глазами, приоткрыв рот, как будто получила долгожданный подарок:

– Неужели убил?..

Феодора кивнула.

Феофано запрокинула голову и засмеялась, воздев руки к небу. Потом сорвалась с кровати и принялась танцевать по комнате, потрясая кулаками: ее белая накидка развевалась вокруг загорелых босых ног. Феодора до сих пор не подозревала, насколько ее любовница язычница и дикарка – или, может быть, она только теперь становилась такою: все больше преображаясь войной, теряя воспитанную веками христианства кротость и возвращая себе языческую гордость.

– Будь здесь его кости, я сплясала бы на них! – выкрикнула наконец Феофано. Она засмеялась, погрозила пустоте кулаком и, ликующе улыбаясь, посмотрела на Феодору. Та сложила руки в ужасе и восторге: Феофано казалась древней царицей Крита, которой можно было хоть сейчас, обнаженной, бросаться в бой.

– Ты так ненавидишь его? – спросила наконец Феодора. – Даже сейчас, когда он мертв?

– Сейчас, когда он мертв, я очень радуюсь его смерти, - ответила хозяйка, дернув смуглым плечом, с которого свалилось платье. – И не считаю нужным это скрывать!

Наконец она успокоилась и села рядом, обняв Феодору за плечи.

– Как ты меня обрадовала! Но ведь это не все, конечно? Договаривай!

При виде лица гостьи она нахмурилась – и опять сделалась утонченной, благородной гречанкой, озабоченной телесным и душевным здоровьем подруги.

– Что еще, моя дорогая?

– Комеса изгнали из Города, запретив возвращаться под страхом смерти, - прошептала Феодора, опустив глаза. – Василевс разгневался на то, что Леонард заставил замолчать язык Никифора, чтобы тот не выдал тебя и меня, - и комес отплыл из Константинополя, неизвестно куда…

Феофано несколько мгновений хмурилась – а потом резко спросила:

– Неизвестно куда? А откуда тебе тогда это известно?

Феодора улыбнулась быстроте ее ума.

– Он написал мне… излил душу. Сказал, что примется пиратствовать, как раньше, но делать это благородно; и просил молиться за него.

Феофано склонила голову и надолго замолчала, прижав ладонь к виску. Потом подняла глаза на Феодору и усмехнулась.

– Поздравляю тебя, прекрасная Елена!

– С чем ты меня поздравляешь? – спросила Феодора. Хотя она знала.

– Тебе достался ценный трофей… вернее, ценный залог: черное сердце Леонарда Флатанелоса, - хмуро ответила Феофано. – Леонард смертельно влюбился в тебя, в этом сомнений быть не может: теперь тебе решать, что ты будешь с этим делать. Где Эрос, там всегда и Танатос. Мы это знали задолго до христиан.

Василисса мрачно улыбнулась.

– И решай, насколько тебе дорога жизнь и душа моего брата – дороже ли души нашего героя, который в самом деле велик и может теперь стать и большой подмогой нам, и погибелью.

Феодора молча смотрела на нее – наконец из чужих уст прозвучало все то, чем она долго мучилась сама. И Феофано тоже не могла разрешить ее сомнений.

– А что бы ты посоветовала мне? – наконец осторожно спросила гостья.

Феофано сурово взглянула на нее.

– С моей стороны, дорогая, дать сейчас любой совет будет предательством. Надеюсь, ты понимаешь, почему? Поднимай и неси свой крест сама, тебе никто не даст избавленья.

Феодора, всхлипнув, обняла ее, и Феофано, смягчившись, погладила подругу по голове и поцеловала.

– Знай только, что я буду любить тебя, что бы ты ни решила… Я знаю твою душу, - прошептала гречанка.

– Спасибо, - ответила Феодора. – Это для меня всего важнее.

Они улыбнулись друг другу.

– А ты что делала? – спросила московитка.

Феофано вздохнула и бросилась на кровать; потянулась, потом вдруг схватила ее и повалила рядом.

– Заключила военный союз, - вздохнув, сказала царица. – С братьями Аммониями, самыми могучими мужами Византии. Оба брата моего мертвого Льва – львы еще грозней его…