Наконец Валент тронул за плечо хозяйку – он улыбался, и тон у него сменился на вкрадчивый; он не отрываясь смотрел вслед Феодоре:

– Скажи мне правду, Метаксия… эта прекрасная и разумная московитка бывшая рабыня Фомы Нотараса? Или твоя?

Феофано взглянула на него – потом отвернулась. Она прикрылась легким голубым покрывалом, приколотым к ее волосам сапфировыми булавками.

– Нет, Феодора не рабыня, - наконец ответила хозяйка. – Эта женщина никогда не была рабыней.

Валент улыбнулся, накручивая на палец ленту, вплетенную в его прическу. Он был тоже далеко не прост.

– Я никогда не знал ни одной женщины тавроскифов, - медленно сказал он. – Скажи, госпожа Метаксия… они очень верные?

Феофано усмехнулась.

– Очень, друг мой. Не про твою честь, - сказала она.

Валент поклонился, потом ослепительно улыбнулся мрачному Дионисию.

– Это мы еще увидим!

Он засмеялся, ощущая восторг охотника или завоевателя.

– Должно быть, эти варварки такие же верные, как лакедемонянки распутные!

Увлеченный московиткой, Валент совершенно забыл, с кем говорит. Феофано, вскрикнув от ярости, двинулась к нему, намереваясь залепить пощечину; но ее опередил Дионисий. Быстро шагнув к брату, он так крепко ударил его в челюсть, что тот пошатнулся и чуть не опрокинулся, несмотря на то, что был едва ли слабее старшего.

– Сейчас же извинись перед Феофано! – потребовал Дионисий. – Что ты себе позволяешь?..

Валент отдышался, держась за покрасневшее лицо; он широко раскрытыми гневными глазами взглянул на брата… и потупился, опустил руки.

– Прошу меня простить, Метаксия.

Дионисий прибавил гневно:

– Зови ее так, как она требует! В своем доме Феофано царица над нами, желаешь ты того или нет!

Валент усмехнулся и поклонился хозяйке.

– Прошу меня простить, моя августа.

Он кивнул брату, и они наконец-то ушли, совещаться о чем-то семейном; Феофано увидела, как Аммонии приблизились к своим людям - и после короткого бурного разговора они вышли из обеденного зала все вместе.

Метаксия Калокир вздохнула и опустилась на резной стул, спрятав в ладонях усталое горящее лицо.

Аммонии прекрасные воины, и похожи на македонцев, хотя черны, как критяне… но повадки и склонности у них персидские, так же, как она сама напоминает братьям спартанку. В ней в самом деле течет спартанская кровь; а вот несомненной восточной примесью в своей крови Аммонии едва ли могут гордиться. Лев Аммоний был такой же – невоздержанный на язык, больше всего на свете любивший пышное бахвальство завоевателя и грубые плотские утехи.

Нет, конечно: Лев Аммоний, старший в роду Аммониев, был хуже обоих младших братьев вместе взятых, и хвала Фоме Нотарасу – Феофано никогда не устанет благодарить своего ненаглядного брата…

Только бы Валент не наделал дел, а у Феодоры достало ума и тонкого понимания! Впрочем, ей и ее уму Феофано могла верить; в отличие от Валента. Остается надеяться, что суровый семейный Дионисий, со своими дочерьми на выданье, будет сдерживать младшего. И что Фома не будет слишком много путаться под ногами… или не вздумает попытаться отличиться именно сейчас: у таких людей, как ее братец, маленький цезарь, иногда жажда кровавой славы просыпалась в самые неподходящие минуты и с необыкновенной силой…

Конечно, если в нем проснется раскаяние, это будет в десять раз хуже. При мысли об этом Феофано готова была самолично заткнуть брату рот и продержать его связанным в конюшне все время гостеванья Аммониев – ах, если бы только можно было взять его силу, не задействуя его самого!..

Впрочем, она скоро отошлет братца назад, домой. Он не сделается нужен войску, нечего даже надеяться на это. И своим детям он нужен. Вот и благоприятный предлог…

Но оставит ли Фома дом Феофано добровольно? Только с женой – в этом он сестре не уступит.

Феофано скоро уедет отсюда, обустраивать лагерь вместе с союзниками… Ах, если бы только можно было взять ее возлюбленную варварку с собой, вместе с ее детьми, и не разлучаться с ними больше! Феофано научила бы свою филэ сражаться, как только Феодора перестанет кормить дочь, – да, славянка непременно пожелает этого, а Феофано подходит для таких уроков куда лучше, чем воины-мужчины: Феодора гораздо нежнее ее, учившейся у лаконца.

Но нельзя.

Феофано встала и направилась на поиски Марка – хотя бы побороться с ним, отвести душу, или просто пообниматься; этот верный, вечный поклонник всякий раз вливал в нее новые силы, ничего не прося взамен.

Они сошлись с Феодорой в саду, куда обе вышли подышать, несмотря на холод, - точно сговорились. Союзницы улыбнулись друг другу. Феодора подала хозяйке руку, и Феофано ласково сжала ее.

– Ну что, беглянка? Нашла своего супруга?

Тут она увидела, что глаза у московитки заплаканы, хотя Феодора умывалась, чтобы скрыть это, и смыла краску. Феофано перестала улыбаться.

– Нотарас опять пьян? – резко спросила она.

Феодора покачала головой.

– Нет… он плакал, - ответила она шепотом. – Я хотела убежать, чтобы муж не застыдился, но Фома схватил меня и крепко обнимал, пока не успокоился. Я не могла уйти, не могла вырваться, хотя так хотела! Ты знаешь, что он бывает очень силен, когда на него находит…