– И мой сын не боится?

– Не боится! – громко откликнулся Вард вместо матери. Усевшись, он даже захлопал в ладоши.

Когда Нотарасы тронули коней, Феодора первым делом спросила:

– Как там она?

Фома возвел глаза кверху и несколько мгновений молчал; потом ответил:

– Этого не расскажешь! Ты увидишь сама, когда увидишь ее снова.

– Но я хочу, чтобы ты рассказал, - произнесла Феодора, почти угрожающе склонившись к нему со спины лошади.

– Метаксия Калокир не женщина, - с жаром сказал патрикий; на щеках выступил румянец. – Она исчадие какого-то ада! Воины слушаются ее, точно полководца; она никогда не жалуется, даже когда стонут мужчины… А видела бы ты, как она рубится и колет копьем из седла! Ей точно помогают тени всех мертвых кровавых героев!..

Феодора с жалостью улыбнулась; но, жалея мужа, она преисполнилась гордости за свою филэ. Кто бы сомневался!

– Что у вас нового? Как вы живете? – спросила она, подавив свои чувства.

Патрикий хмыкнул.

– Ты, наверное, не удивишься, если я скажу, что в военной жизни нет ничего красивого, - ответил он. – Или Метаксия рассказывала тебе сказки? Ничего нового нет, учения идут по-прежнему; а ты знаешь, что это такое… Хотя нет, - Фома махнул рукой. – Ты не знаешь. И слава богу.

Он ехал некоторое время поджав губы, точно вспоминал что-то очень неприятное; точно вспоминал, как его уязвляли… нет, не телесно…

“Хорошо, что он уехал; и не проболтается теперь, и не место ему там – в самом деле”, - подумала Феодора.

А потом вдруг ей пришло в голову неожиданное: высшие государственные посты должны занимать трусы, потому что у них больше всего осторожности – и меньше всего жажды воевать. И разве станешь храбрецом, не сделавшись прежде того убийцей?..

Феодора протянула руку к мужу, и они взялись за руки. Потом расцепили пальцы.

– Никто к вам больше не являлся? – спросила она.

– Кто? Гонцы? Нет, - покачал головой патрикий. – Воины понемногу приходят… то есть те, из кого надо делать воинов: мне порою кажется, что бойцов, кроме нашей армии, в стране уже не осталось! Мы ведь собрали под своим знаменем уже полторы тысячи, почитай, всех мужчин Мореи!

Он вдруг рассмеялся, точно вспомнил что-то удивительное и забавное.

– К Валенту перед тем, как мне уехать, явились оба сына, тринадцати и десяти лет… Сказали: мы хотим сражаться за империю и василиссу… Как только добрались, как прослышали!

– И Валент оставил их? – с жаром спросила Феодора.

– Древний грек бы оставил… хотя едва ли, - покачал головой патрикий. – Но Валент ведь даже не грек. Он отправил детей назад без разговоров… только старшего высек за них обоих. Мне кажется, что младший Аммоний забавляется этой войной и тем, как моя сестра величается, - вдруг усмехнулся он. – Не будет он рисковать своими драгоценными сыновьями; да и сам…

– Он бросит Метаксию? – воскликнула Феодора.

– Кто знает, - ответил патрикий. – На кого сейчас надеяться! Не на перса же!

Муж пристально посмотрел на Феодору – и та поняла, что он вспомнил сразу все об Аммониях. Феодора отвернулась.

Некоторое время они ехали молча; Феодоре пришлось отвлечься на Варда, который что-то звонко спросил, и она почти забыла о муже. Но потом вдруг вспомнила то, что ее давно занимало.

– А рыцарей ты так и не повидал?

– Рыцарей?.. Нет, не видал; и очень рад, - удивился вопросу, а потом улыбнулся муж. – Только их нам здесь и не хватает.

Он помолчал, теребя уздечку, - видимо, тоже вспоминал немецких и венгерских посланников, являвшихся в лагерь месяц назад. Эти люди были из далекой Валахии – маленького православного княжества, давно и жестоко страдавшего от османских набегов.

– С западными рыцарями, хотя им и куют новейшее вооружение, мы вполне можем потягаться, - наконец задумчиво ответил патрикий. Теперь он вспоминал и свои несчастливые европейские связи – без сомнения. – Европейские царства все на одном пятачке… они трутся своими границами и соперничают друг с другом в силе; но уравнение в силе часто означает не общие преимущества, а общие неудобства… Ты знаешь, как тяжел для лошади рыцарь-латник? Как он неповоротлив в бою, хотя и защищен от ударов со всех сторон? И полный доспех рыцарь не может сам ни надеть, ни снять.

Патрикий улыбнулся жене.

– Они, случается, закованы в латы сутками, - сказал он. – Уж на что у нас в лагере тяжелый запах… но католические лагеря магометане находят без всяких разведчиков!

Поняв его мысль, Феодора звонко рассмеялась.

– Боже упаси меня когда-нибудь сойтись в поединке с рыцарем, - улыбаясь, прибавил ромей. – Я скончаюсь на месте раньше, чем он поднимет свой меч!

Они засмеялись вдвоем.

Потом Фома прибавил, серьезно и озадаченно:

– Странно, однако, что рыцарский доспех так усложнился и потяжелел именно сейчас! Ведь, казалось бы, пушки…