– Ты хочешь потребовать за меня выкуп?

Но в голосе ее прозвучала та же безнадежность. Валент рассмеялся.

– Зачем мне выкуп, моя маленькая царевна? Золото – мусор, игрушка женщин! Любовь – нет.

Он помолчал.

– Мы с тобой никогда не разлучимся, знай это!

И Феодора опять ощутила, насколько ее похититель серьезен.

Валент заснул, обнимая ее; когда он затих, московитка отодвинулась, чтобы высвободиться, и теперь смогла это сделать. Она положила руку на рукоять кинжала, глядя в лицо спящему, - потом опустила руку. Она легла.

На шее она нашарила свой амулет – Валент, конечно, рассмотрел его, но оставил ей. Неловко прикрывшись одеждой, московитка заснула; слезы высохли на ее щеках.

========== Глава 80 ==========

Феофано скоро стало хуже – и Марк сидел около нее, точно мать около больного ребенка; он отдавал ей все силы, которые сохранил в бою. Сам он отделался легкими ранами, хотя перебил множество врагов, с великою ненавистью и искусством, равным которому могли похвалиться немногие; но сейчас спартанец готов был воскресить всех, кого с такой гордостью убил, только бы царица поправилась.

Она получила несколько ран и потеряла немало крови; но опаснее ран были переломы. Перебитые ребра пришлось стянуть так туго, что царице было тяжело дышать, не говоря о режущей боли в груди; и сломанная правая нога причиняла ей муки при малейшем движении. Как и другим таким бойцам, ей прикрутили к лодыжке прочные палки, и Марк добыл ей в соседнем лесу толстый платановый посох, на который она опиралась, вставая с ложа. Он знал, что Феофано ни за что не позволит носить себя на руках. Как он любил ее за это!

Но вставать она могла только поначалу – потом все тело охватила лихорадка, и Феофано впала в забытье, которое изредка прорывалось бредом. Марк слышал, кого она призывает в бреду, - и улыбался, и держал царицу за руку, несмотря на это.

Конечно, как всякий глубоко влюбленный, он мечтал о взаимности тем упорнее, чем недоступнее была его мечта; и иногда он надеялся, что… Нет! Это будет ужасное предательство, за которое и небеса проклянут его, и сама возлюбленная, если узнает. Марк будет нести свой крест, пока жив, и лелеять свою надежду на воздаяние за порогом смерти. Ему остается только это – пока жива Феодора, и пока Феофано занимает свой престол!

Когда Феофано открывала глаза, Марк подносил ей пить, и пытался отвечать на бессвязные вопросы; но боялся ее растревожить. Она даже дышала с таким видом, точно сломанные ребра вонзались ей в печень! Сам же он чем дальше, тем больше тревожился: тех, кто был послан к дому Кассандры и в имение младшего Аммония, к его дочерям, ожидали самое большее через двое суток. Конечно, если силы изменят им или случится непредвиденная задержка – столько всего может произойти, не считая столкновения с предателем Валентом!

Спустя полдня Марку все-таки потребовалось короткое время для сна – и тогда его сменил Фома, страдавший более душевно, чем телесно. Этот мнительный, тонкий человек был создан для созерцания, писания и размышления, но никак не для решительных действий и войны!

Когда у Феофано спал жар и она проснулась, наконец обретя способность ясно мыслить и говорить, то увидела около себя Дионисия. Он улыбнулся ей; и Феофано так обрадовал вид этого угрюмого и красивого бесстрашного горца, что она потянула его к себе ослабевшей рукой. Дионисий понял и, склонившись к царице, сердечно обнял ее и поцеловал.

– Мы боялись, что потеряем тебя, - сказал он.

– Не хуже ли нам было бы потерять тебя! – возразила Феофано, улыбаясь с усилием, глядя на его перепеленутую грудь, из которой совсем недавно извлекли стрелу. Дионисий утер пот с ее лба.

– Я другое дело, - серьезно ответил он. – Я тактик, а ты стратег, правитель! И лучший, какого я знал!

Феофано закрыла глаза.

– Посланные еще не возвращались?

– Нет, - ответил Дионисий.

Он отвернулся и замолчал. Ведь дело шло и о его семье, а не только Фомы и царицы!

Хотя почему-то старшему Аммонию казалось, что Кассандра и его дочери в меньшей опасности, чем любовница Феофано.

Он помнил, как его брат смотрел на эту московитку; и порою досадовал, что она вообще появилась в Византии. Сколько бед от женщин, а тем паче – от чужих женщин, пленниц или гостей, все равно!

Феофано глубоко вздохнула, поморщившись, - потом попросила:

– Помоги мне сесть.

И когда села, попросила напиться. И тогда уже стала спрашивать:

– Каковы наши потери?