– Это… благоразумные! – с усмешкой говорила Феофано, когда Марк спроваживал гостей.

Когда василисса оправилась настолько, что смогла подолгу сидеть и ходить самостоятельно, пусть и с палкой, ей доложили о прибытии священников – католических!

– Это из самого Константинополя, - тихо и тревожно предупредил Дионисий, который явился к царице с докладом. – Лучше принять их, василисса.

– Из Константинополя?.. Конечно, там давно знают о нас!

Феофано приказала подать зеркало и быстро осмотрела себя: по губам скользнула усмешка. Конечно, она тоже думала сейчас о Жанне-деве. Она была во всем подобна ей – и во всем противоположна: ее никто не мог бы назвать целомудренной, но ее защищала знатная фамилия и греческая церковь… и близость султана, как ни удивительно.

Турчанки носили штаны, как и горянки и азиатки…

– И здесь не Рим! Здесь никогда не будет Рима… и его смрада! – свирепо сказала Феофано.

Она оглядела свой панцирь, зазвеневший зеркально гладкими пластинами; оправила рукава пурпурной нижней рубашки, обнажавшие мускулистые руки, иссеченные шрамами.

– Зови своих святых отцов, - наконец сказала она Дионисию.

Она потерпит их смрад… это ненадолго.

Священники провели наедине с царицей немного времени – и вышли раскрасневшиеся, обескураженные и подспудно разгневанные; что было неудивительно. Утирая пот, стекавший из-под плоских шапочек, они сели на лошадей и, ни с кем в лагере больше ни заговорив, уехали.

Дионисий тут же вернулся в шатер. Он поморщился – сильный тяжелый запах тел и одежд, годами державшихся в пренебрежении, еще стоял; и надолго застоится в стенах шатра, среди войлоков и ковров.

Военачальник сел напротив легкого деревянного кресла императрицы.

– Что они спрашивали?

Феофано улыбнулась. Она была взволнована, но хорошо владела собой.

– Мне думается, что эти католики знакомы с тем, как допрашивали Иоанну д’Арк, - ответила василисса.
– Пытали меня, почему я надела мужское платье, почему вздумала начальствовать воинами… что бы новое придумали!

Дионисий не сводил с нее глаз.

– Несомненно, они придумали немало нового, - мягко сказал он наконец. – Будь очень осторожна, царица. Мне кажется, тебя только проверяли – хотели понять, что за женщина перед ними и насколько хорошо она защищена!

Феофано запустила руки в волосы, растрепав их.

– Бедняжка Иоанна не умела ни читать, ни писать, ни лгать – в отличие от ее инквизиторов! Но я не крестьянская девица!

Она побледнела от гнева.

– Представь себе – эти попы спрашивали, не вступала ли я в богомерзкие связи с женщинами!

Дионисий даже привскочил, широко раскрыв черные глаза. Потом опять сел, сцепив руки на коленях.

– И что ты сказала?

Феофано засмеялась.

– Я сказала, что ни в какие богомерзкие связи, - она подчеркнула последние слова, - я не вступала! Здесь им не Испания!..

– Они могли видеть твои письма, - сказал Дионисий.

Феофано подумала.

– Могли, - наконец согласилась она. – Но ты понимаешь, мой гиппарх, что эти письма будут иметь силу только тогда, когда я окажусь в их руках! До тех пор – что письма, что подделки, все едино! Они так изоврались, что уже никого неспособны убедить по-настоящему, кроме фанатиков!

Дионисий поклонился, в который раз восхитившись ее умом.

Феофано замолчала – так надолго, что Дионисий помрачнел.

– Ты очень тоскуешь по ней?

– Очень, - честно ответила Феофано. – Филэ… это значит навсегда отдать другой часть себя, и когда эту часть оторвут, ее ничем не возместить. Никакой мужчина, - быстро прибавила она, видя, что Дионисий хочет возразить, - никакой мужчина этого не может!

Дионисий кивнул.

– У женщин, должно быть, всегда так, кого бы они ни любили, - сказал он. – Вы никогда не можете ничего забыть… и любовь накладывает на вас неизгладимый отпечаток!

– Да, - ответила Феофано с блеском в глазах. – Мы никогда ничего не забываем!

Она замолчала – снова надолго, представляя себе, что испытывает сейчас ее подруга.

– Если я получу ее назад, - сказала императрица, - я получу ее только вместе с ним!

Дионисий кивнул: эти слова могли иметь множество смыслов.

– Но все может быть еще… глубже, чем ты думаешь, - заметил он. – Мы так давно ищем их, она так давно с ним, что может…

– Я понимаю, - усмехнулась Феофано.- Я к этому приготовилась! Пусть этим терзается ее муж: мы, женщины, ревнуем иначе. Мужчине очень страшно, что его женщина однажды будет принадлежать другому, который оставит свое семя в ней, - не правда ли?

Дионисий поклонился в знак согласия.

– Ну а мы не жертвуем свое семя! Мы только… приобретаем, на самом деле, - сказала Феофано. – И еще вопрос, кто кем обладает, - и кто в конце концов получит все!

– Женщина, - ответил Дионисий почти с благоговением. – Конечно, женщина.

В эти минуты в нем воскрес древний почитатель древнейшей женской богини.

– Вот почему мужу никогда не побороть своего страха перед женой, - закончила Феофано, почти торжествуя. – У женщины никогда не бывает чужих детей! А мужчина, несмотря на всю свою силу и власть, помнит, что он… преходящ.