Дарий дрогнул, глядя ей в глаза, - конечно, Феофано солгала сейчас самым бесстыдным образом: но ничего другого ей не оставалось. Дарий поклонился: что он понял, осталось неизвестным.

– Конечно, василисса, - сказал юноша. – Сейчас нужно думать, как спасать моих сестер и госпожу Феодору!

Он встал с места; как-то странно посмотрел на Феофано и Фому, потом еще раз поклонился и выскользнул из шатра.

Оставшись вдвоем, брат и сестра взглянули друг другу в глаза. Азиат! Этим может быть сказано слишком многое.

– Как умерла твоя мать? – спросила Феодора. – Ты помнишь?

Мардоний покачал головой, потупив взор. Это был миловидный мальчик, похожий на Дария, но без его силы духа. Дарий ясно слышал голос своего духа и повиновался ему – а Мардоний еще не дорос до таких лет. Отец вовремя перехватил его развитие!

– Ты был еще мал? – спросила московитка, склонившись к мальчику: видя, что сам он голос не подаст.

– Да, госпожа, - ответил Мардоний. – Мне было три года. Матушка долго болела, а потом умерла.

Он посмотрел на Феодору – и она увидела тоску, которая гложет всякого сына, оставшегося без матери: еще больше, чем дочь! Он хотел, чтобы у него опять была мать!

Феодора прикрыла глаза.

“Уж не от родов ли она умерла? Или, может, Валент избил ее до полусмерти… они наверняка часто ссорились, особенно в последние годы; мальчику могли насказать чего угодно!”

Вдруг Мардоний поднял глаза; в следующий миг он встал и отпрянул от собеседницы. Феодора повернулась ко входу в палатку; конечно, это Валент.

Мардоний так спешил, что натолкнулся на отца, выходя; Валент, смеясь, придержал сына за плечи.

– Не беги так, упадешь и сломаешь ноги! Кто тогда будет тебя лечить?

Феодора стиснула зубы, чувствуя, как под взглядом похитителя щекам становится жарко. Валент очень серьезно раздумывал о ней; и был совсем бы не прочь, чтобы она лечила его детей. Как и чтобы рождала ему новых!

“Убил ли Дарий во мне способность зачинать? – подумала Феодора. – Или моя проклятая плодовитость победит? Чего он хочет?..”

Валент присел рядом и привлек ее к себе, как свою законную собственность.

– Скоро мы остановимся на долгий отдых. Тебе и всем нашим детям нужно оправиться.

Феодора засмеялась.

– Нашим детям, мой свет! Ты говоришь так, точно я твоя жена!

– А разве нет? – спросил Валент.

Он обхватил ее лицо ладонями и посмотрел в глаза.

– Вчера ночью ты стала моей женой! Ты знаешь, что так расторгаются даже церковные узы?

Феодора засмеялась сквозь слезы. У нее заболело сердце от тоски; она почувствовала, как теплые руки гладят ее по голове, по щекам, а потом ощутила теплое дыхание. Валент в первый раз поцеловал ее, раскрыв ее губы своими и касаясь языком ее языка; и Феодора ответила ему, сама не зная, почему. Может быть, от той же тоски, которая снедала и самого Валента, – он пытался преодолеть свое одиночество, обладая ею!

– Меня найдут… спасут, - прошептала пленница, задыхаясь, когда они оторвались друг от друга.

– Нет, никто не найдет… или найдут слишком поздно.

Валент увлек ее на кошму, осыпая поцелуями, и Феодора обняла его, прижимая к себе.

* Историческое название местности на востоке Малой Азии на территории современной Турции.

========== Глава 81 ==========

Кассандра вскоре подала весть о себе – она с дочерьми добралась до своего зятя: конного заводчика, который только недавно приобрел фамилию: в которую переделал имя своего деда. Так начинался не один знатный византийский род – но у этого ромея совершенно не было времени прославить свое новое имя. Для прославления лучше было бы ему зачеркнуть свое имя совсем: и взять новое, с приставкой “ага” или “бей”…

Дионисий отдал за него дочь не только потому, что за безвестным человеком она была бы в большей безопасности, - а еще и потому, что он начал делать себе имя так некстати.

У этого заводчика выгодно покупала коней сама Феофано, в бытность Метаксией Калокир; но военной силы он не имел совсем.

Дионисий долго думал, как поступить с женой и дочерьми, - и написал в ответ, чтобы Кассандра оставалась там, где есть. Как ни плохо было супругам в разлуке, а дому без хозяев; как ни тесно и неуютно в доме старшей дочери Дионисия Лидии, которая сейчас носила своего первенца, - стократ хуже теперь было женщинам путешествовать.

Сам старший Аммоний неотлучно оставался с Феофано и ее маленьким героическим войском. О ее победе прослышали и в Мистре, и в соседних городах и их окрестностях; и в лагерь потянулись люди, мирные жители и просто праздношататели, желавшие видеть удивительную женщину-воина и выразить ей свое восхищение. Марк цербером стоял на пороге ее шатра и не допускал до нее никого.

– Царица ранена и никого не принимает, - говорил лаконец.

Приходили и простые горожане, и родовитые – теперь, после подвига повстанцев, охотников приобщиться к этому подвигу и почесать языки нашлось очень много.