Анастасия тоже, казалось, припомнила отца; но она была еще слишком мала, чтобы как следует различать людей, кроме матери, - и не проявила особенной радости при виде Фомы Нотараса, только настороженное любопытство. И это, казалось, принесло ему облегчение.

Когда они с женой снова остались вдвоем, Фома сказал – он немного ожил за эту встречу:

– Я взялся восстанавливать наш дом… и уже много сделал, он почти прежний!

Феодора смотрела на него, не отвечая, - конечно, она понимала это скрытое приглашение; но не спешила его принимать. Московитка скрестила на груди руки. Фома потупился, опустив длинные темно-золотистые ресницы.

– Конечно, ты можешь жить здесь, пока не стесняешь Метаксию. Тебе и твоему ребенку нужно отдохнуть.

Феодора кивнула.

Разумеется, она оставалась женой этого человека: он был самым законным из ее любовников, потому что она все-таки венчалась с ним, пусть и обманным путем, и в храме, давно лишенном святости! И сейчас они оба делали вид, будто Фома Нотарас по-прежнему имеет над нею право мужа, и только из деликатности воздерживается от того, чтобы приказывать.

Но оба понимали, что прежнее его право утрачено давно: и если Феодора скажет нет, Фома ни на чем не настоит.

Но Феодора щадила его гордость – а патрикий ее свободу. Как хорошо, что они хотя бы понимали друг друга не хуже прежнего!

Фома наконец хотел уйти; но тут Феодора задержала его.

– Я тебя всегда любила и помнила, - сказала она: и поняла, что сказала искренне. Фома кивнул.

– Я знаю, дорогая.

Он ушел, склонив золотую голову. Феодора провожала его взглядом – и думала, что союзы всегда угодны Богу, в то время как вражда омерзительна… и женщине, хранящей семью, малую церковь, по своей природе труднее всего разорвать союз любви, как бы тяжел он ни стал. Чтобы хранить любовь, нужно божественное терпение!

Но для женщины это естественно.

И теперь, стало быть, - у Желани Браздовны два мужа, потому что она полюбила и приняла в себя обоих! А скоро думает, если посчастливится, взять себе и третьего!

Феодора перекрестилась.

“Что бы ни было… против воли Бога ничего не случится”, - подумала она словами Феофано.

Боже, храни Византию – и Леонарда Флатанелоса: хотя бы до тех пор, пока им не приведется снова встретиться.

Фома Нотарас вскоре уехал – один, как и приехал: отговорившись тем, что его еще ждут неоконченные дела. Конечно, и Феофано, и Феодора понимали, что значат его слова: но тем легче было распрощаться, потому что с этими женщинами не требовалось никаких объяснений.

– Он ведь так и не сказал, желает ли быть отцом Льву, - заметила Феодора хозяйке после отбытия мужа. – А я не спросила…

– Что тут спрашивать! – ответила Феофано.

Сделала презрительный жест – не то в ее сторону, не то в сторону брата.

– Конечно, он не желает! А что не спросила – правильно. У моего братца особенная гордость, ты знаешь, - Феофано улыбнулась. – Он сам ни за что не откажется от ребенка, которого родила его жена; но будет не прочь, если за него откажемся мы с тобой. Фома Нотарас всегда все самые важные вопросы своей жизни предоставлял решать женщинам.

Она вздернула подбородок.

– Все бы так делали!

Феодора рассмеялась вместе с царицей.

– Так что, - серьезно спросила Феофано. – Ты отдашь своего Льва Дионисию? Ты твердо решила?

– Я никогда не чувствовала его как своего, даже тогда, когда носила под сердцем, - тихо ответила московитка. – Он – их, Аммониев… так будет лучше для всех.

Когда приехал Дионисий, он сперва извинился за задержку – говорил, что был в Константинополе. На него накинулись было с расспросами; но военачальник покачал головой.

– Это подождет, - сказал старший брат Валента и младший - Льва. – Сперва я хочу взглянуть на ребенка.

И когда взглянул, остался более чем удовлетворен – и очень взволнован.

– Я готов поклясться, что именно таков был мой старший брат во младенчестве, хотя я не мог видеть его!

Феодора глубоко вздохнула, набираясь храбрости сделать свое предложение.

– Это твой племянник, - начала она.

Дионисий улыбнулся, выручая ее.

– У меня уже есть тот, кого я горд называть племянником, - сказал старший Аммоний. – А этого ребенка был бы горд назвать сыном!

Посмотрев на московитку, он медленно склонил голову.

– С твоего согласия, госпожа Феодора. Я говорил об этом с Кассандрой – она была бы счастлива!

Феодора закраснелась.

– Это я и хочу тебе предложить, господин.

Дом Льва Аммония Дионисий покинул, увозя с собой наконец обретенного сына.

Наступала весна 1453 года.

========== Глава 92 ==========

Второй брат Микитки, Владимир, рос не по дням, а по часам. Он был еще совсем мал и лежал в люльке, но все видели, в какого справного молодца он вырастет. А первый брат русского евнуха, Глеб, уже резво бегал и даже помогал старшим: Евдокия Хрисанфовна, казалось, всех вокруг, кто был в ее власти, - даже самых малых детей, - могла наделить своим разумом и волей: все вокруг нее радостно покорялось ей, расправлялось под ее рукой и шло в рост!