Но даже Евдокия Хрисанфовна не могла творить чудес; и ей подчас приходилось подолгу успокаивать своего мужа – старшего царского дружинника, приходившего к ней со службы день ото дня мрачнее.

– Буря грядет, - говорил Ярослав Игоревич. – Эх, хоть бы уж поскорей! Извелся я весь, матушка!

Евдокия Хрисанфовна гладила его густые русые с проседью кудри, целовала лоб, на котором собирались складки, как рябь, морщившая воды Пропонтиды перед бурей.

– Потерпи, отец, - увещевала боярская ключница: у которой были ключи от стольких русских сердец здесь, на чужбине. – Потерпи… Уж недолго осталось. Господь терпел и нам велел…

– Детей сбереги, - просил Ярослав Игоревич.

– А ты себя не хорони раньше смерти, - строго приказывала Евдокия Хрисанфовна. – Велит долг перед государем – что ж, так тому и быть…

Она прерывалась, утирая невольную слезу.

– Но помни, что здесь не Русь, а первый долг твой – перед Русью! Бог не велел здесь нам всем погибать, как семени в чужой земле! Кто и на что воспитает твоих сыновей, если ты умрешь?

Муж обнимал ее, в свой черед успокаивал:

– Может, еще и выстоим.

Все – и славяне, и итальянцы, и греки, населявшие Город, - предчувствовали гибель; но никто не почувствовал того мига, когда переломилось положение императора: когда султан Мехмед принял роковое решение. Константин, конечно, не советовался со своими воинами: и даже его доверенные слуги, состоявшие при его покоях, не знали государевых дум и вражеских намерений. Все угрозы, которые можно было отвратить или отдалить словами, великий василевс отвращал с помощью своих советников, повидавших мир и стоявших достаточно высоко, чтобы постоянно видеть мир и опасности, грозящие со всех сторон.

Одним из таких советников был Леонард Флатанелос*, теперь, как и до своего изгнания, неразлучный с императором. И он в числе первых принял удар – султан, как и ожидалось, напал с моря.

Еще в начале марта были взяты несколько византийских укреплений на Понте; и тогда же турки раскинули лагерь у самых стен Города и стали готовиться к его осаде. Слухи об этом просочились за городские стены, и людьми овладевал страх и гнев: но никто ничего не знал достоверно, кроме императора и его приближенных.

Все стало известно, - как гром, - второго апреля, когда султан начал осаду. Итальянцы, от которых греки столько натерпелись за годы союзничества, первыми встали на защиту греческой столицы: и городские стены, и берег Золотого Рога защищали итальянские корабли и сухопутные отряды. Все узнали, что подходят главные силы турок, - и ромеи разрушили мосты через оборонительные рвы, и закрыли городские ворота. Император приказал протянуть через Золотой Рог цепь, которая защищала вход в залив; и корабли Константина и союзников вышли в море – отбивать турецкие атаки, пока возможно. Леонард Флатанелос вел греческие корабли – он в первый раз после возвращения надолго отделился от Константина: император сам возглавлял отряды, защищавшие город. Русские этериоты обороняли дворец, но несколько раз Ярослав Игоревич ходил биться с императором: однако пока схватки были небольшие, и крови пролилось немного.

В два дня султан разрушил крепости вне стен Константинополя – и оставшиеся в живых защитники их были посажены на кол на глазах у осажденных цареградцев: те, кто вышел на стены, видели это, а кто схоронился, слышал ужасные крики. Звуки битв и казней долетали и во дворец. Евдокия Хрисанфовна сидела в комнатах, где жили русские и греческие жены императорских этериотов, с маленьким сыном на коленях – и только молилась, закрывая Владимиру уши, пока все не смолкало.

– Крепись, сын, - шептала московитка. – Если укрепимся до последнего часа, Бог нас спасет, на этом свете или на том!

Когда к ней приходил муж, она молча осматривала его, и, не находя ран, так же молча обнимала. Они иногда молились вместе, но почти не разговаривали. О чем тут говорить? День бы простоять, да ночь продержаться!

Одиннадцатого апреля турки начали стрелять по Городу из орудий. Греки, питавшие отвращение к военным новшествам, никогда не пользовались пушками для обороны – и звуки выстрелов казались им ударами судьбы, как будто какой-нибудь титан молотил по Константинополю кулаком.

Корабли итальянцев и Леонарда Флатанелоса, которому было доверено командование императорским судном, защищали цепь Золотого Рога героически и умело: они отбивали турецкие атаки почти весь апрель. Христианские воины рубили руки и головы туркам, взбиравшимся на высокие борта галер со своих низко сидящих кораблей, жгли вражеские суда греческим огнем. Но турки в конце концов сделали обходной маневр: обошли цепь и перетащили часть своих кораблей на берег, соорудив специальные повозки, - около семидесяти судов!

На северном берегу Золотого Рога видели огромную чалму и рыжую бороду молодого султана Мехмеда. Султан наблюдал и командовал, бросая в бой свои передовые отряды – на верную смерть от рук греков, которые дрались с мужеством, превосходящим человеческие возможности: защищая до последнего все, что они любили на земле. Туркам же за такую смерть был обещан рай, полный нескончаемых яств и безотказных красавиц.

Император Константин, несмотря на изматывающие дни, часто не спал ночами; и его евнух тоже не спал. Микитка молча смотрел, как великий василевс меряет шагами опочивальню: тот словно бы не замечал его, сделавшегося тенью императора, - но однажды Константин вдруг посмотрел на слугу и спросил: