Эта женщина вызывала в нем вожделение и ужас сразу: теперь, когда он не мог шевельнуться, только глядеть на нее.

– Славный Валент, - сказала Феофано, направляясь к его одру: она продолжала улыбаться. – Храбрый Валент! Ты всегда верил в то, что прав сильнейший, - но теперь ты так слаб… И кто же прав в эту минуту, когда мы с тобой говорим?

– Это пройдет, - прошептал Валент. – Я очень скоро верну себе силу, а ты узнаешь свое место!

Феофано посмеялась.

– У тебя ничего не выйдет, македонец, - сказала она. – Поворачивай назад.

Валент усмехнулся: оскорбление вмиг заставило его забыть слабость и страх.

– Еще чего!

Но тут же страх вернулся, с удвоенной силой. Такого Валент не ждал: широко раскрыв глаза, он увидел, как из-под золотых и пурпурных одежд Феофано выставилась блестящая голова змеи. Кобра высунула язык и тут же спрятала.

Валент судорожно вздохнул: едва веря своим глазам, он увидел, как Феофано разоблачается, разматывая свой широкий пурпурный с золотой полосой гиматий, под которым оказался серебристый хитон с рисунком из черных лилий. Змея обвила смуглую высокую шею царицы, подобно ожерелью, которое удивительно ей шло. Феофано подняла руки к застежкам на плечах.

– Скажи – ты долго мечтал об этом, мой славный Валент? – спросила она, неотрывно глядя военачальнику в лицо.

Несомненно, он долго мечтал об этом: но не так! Он мечтал впечатать Феофано лицом в стену, заглушая ее крики; а еще лучше – поставить на колени…

Лакедемонянка обнажилась совсем – у нее было прекрасное тело, хотя и слишком твердое, мускулистое для женщины. Ожерелье-змея куда-то ускользнуло – на царице ничего не осталось, кроме браслетов, обвивавших руки выше локтей. Но когда она протянула руки к Валенту, браслеты ожили… и уже две змеи, шипя, поползли к Валенту на грудь: он ощутил холодную скользкость их гибких тел, и закрыл глаза. Желание его никуда не делось – и, вместе с ужасом, только возросло: и македонцу стало очень стыдно. Он вдруг понял, что совершенно наг, и Феофано глядит на его чресла. И опять он испугался – не смерти, а того, что эта слабость навсегда…

А потом он ощутил на себе ее тяжесть: Феофано оседлала его, сдавив коленями его бедра. Валент простонал сквозь зубы: он совсем забыл, как сильны ее ноги, хотя столько раз видел ее посадку на коне!

– Я говорила тебе, как люблю таких красивых и сильных мужчин? – прошептала василисса ему на ухо.

Холодные змеи ползали по его груди, плечам, как ее горячие руки. Валент ощутил, что истаивает в блаженстве: он откинул голову назад, уже не сдерживая стонов. Он ощущал себя всесильным, как всегда, когда обладал женщиной; но, вместе с тем, сладко слабел, точно замерзающий или умирающий от потери крови. И это всесилие – было не его всесилие, а Феофано: она тоже неистово наслаждалась сейчас, но не как женщина, а как мужчина! Не своей покорностью, а силой, которую императрица забирала у Валента!

У него потемнело в глазах, когда ее колени сжались как тиски, точно она укрощала слишком норовистого жеребца. Но в нем более не осталось ни норова, ни собственной мысли.

Феофано встала с него, а для Валента все вокруг застил мрак. Змеи свернулись у него на груди, в ногах, а он не мог шевельнуть и пальцем.

– Что же ты медлишь? – спросил он, едва ворочая языком. – Убей!..

Он услышал ее смешок.

– Нет, тебя никто не убьет. Это было бы слишком просто! И уж никак не по твоим грехам!

Валент попытался улыбнуться своей любовнице, улыбнуться такой безумной кончине.

– Я всегда восхищался тобой, Феофано, - вдруг признался он. – Тем, что ты не такая, как другие женщины! Для них естественно подчиняться, а не властвовать… быть желанными, а не желать, и представлять мужчин, а не себя! В этом женское счастье, царица!

Он с неожиданной угрюмостью закончил:

– Ты и сама прекрасно знаешь это – и напрасно бултыхаешься, все равно утонешь вместе с ними!

Феофано долго молчала – она по-прежнему была обнажена, но почему-то ее тело перестало волновать Валента. Вернее сказать: он не ощущал желания уже так долго после соития, что даже встревожился… хотя раньше был неутомим – и воздерживался уже много дней!

– Ты хорошо понимаешь женщин, - наконец услышал он голос царицы: змеи куда-то пропали. – Но недостаточно хорошо. А недостаточное знание порой равносильно поражению, военачальник.

Феофано отвернулась и набросила на плечи и голову свой гиматий, скрывшись от него совсем.

– Ты прав, таких женщин, как ты сказал, много… но я тоже женщина. И я научу желать тех моих сестер, кто этого не умеет; и дам свою силу тем моим сестрам, кому ее недостает! Мою девочку я наделю с избытком, будь покоен!

Она вдруг опять повернулась к нему и улыбнулась: улыбнулись и ее губы, и ее огромные глаза.

– А свою силу я возьму у тебя, хилиарх. Ты не находишь, что это справедливо?

Тут Валент все понял; он чуть не закричал, но мочи хватило только на то, чтобы воскликнуть едва слышно:

– Лучше отдай меня своим змеям!

Но царица уже исчезла, и ее слуги тоже.

Черный хилиарх беззвучно заплакал. А потом погрузился в сон: и спал очень долго, без сновидений.

Когда Валент открыл глаза, слабость уменьшилась, и он смог даже встать: весь мокрый от пота, и действительно обнаженный - наверное, разделся в жару. Вспоминая свой сон, македонец содрогался. Больше всего на свете он боялся, что неведомая хворь в самом деле могла лишить его мужской силы: но, к счастью, это оказалось не так.