Наконец Феодора не выдержала.

– Сядем в повозку! – попросила она, схватив хозяина за руку.
– Я тут измучилась, совсем не могу думать! Кажется, что все видят!

Нотарас расхохотался от всей души. Потом, сделав знак всем остановиться, спрыгнул с коня и подал руку своей наложнице.

– Я всегда знал, что ты не публичная женщина, - сказал он, придерживая для нее дверь. – И мы оба с тобою предпочитаем думать, а не драться… Пусть нас стерегут те, кому положено!

Он посмотрел пронизывающим взором на свою охрану, потом сел в повозку следом за Феодорой.

Когда они оказались вдвоем, московитка облегченно вздохнула и улыбнулась патрикию.

– Удивительное дело, - сказала она. – Ведь мы не обезопасили себя, а мне куда спокойнее… А это ведь только…

– Иллюзия, - подсказал любовник.

Феодора кивнула. Для нее все еще внове были такие слова, ученые и равнодушные.

Они сидели друг напротив друга, не придвигаясь ближе, – и это тоже было внове: может быть, из-за кинжала в рукаве у Феодоры?

– Иллюзии – великая сила, потрясающая государства, - проговорил Фома Нотарас.

Спустя небольшое время они оказались в объятиях друг друга – вместе было теплее… и безопаснее. Так казалось.

Феодора прижалась к груди своего покровителя, а он откинулся на спинку сиденья, держа ее руку в своей. Несколько минут они просто наслаждались своим единением – а потом патрикий сказал:

– Я еще помню тебя прежнюю… Ты очень изменилась.

Феодора хотела взглянуть ему в лицо, чтобы увидеть его выражение, - но для этого потребовалось бы высвободиться из покровительственных объятий.

Она спросила:

– Это плохо?

Фома рассмеялся.

– Это неизбежно… Мне так нравились твоя чистота и наивность. Я любил их. Теперь же я обнимаю совсем другое существо.

Он склонился к ней, обдавая своим благоуханием, касаясь мягкими золотыми кудрями, и посмотрел в глаза – очень близко. Теперь патрикий совсем не играл с нею, был серьезен.

– Я очень люблю мою сестру, - сказал ромей. – Но я не желаю, чтобы ты становилась такой, как она.

Феодора закрыла глаза и увидела лицо Метаксии – древний, страшный античный лик коварной богини.

– Я никогда не стану такой, как она, - сказала наложница.

В ответ господин только крепче обнял ее.

Потом они успели переговорить о многом – но главное обсудили еще дома. Метаксия примкнула к партии доместика схол, Никифора Флатанелоса, рвавшегося к власти уже давно. Он же дал ей и покровительство. То, что у Иоанна было еще два брата, законных наследника, - считая еще и Димитрия Палеолога, - не смущало мятежников: в Городе царили такие настроения, что возвести на престол могли любого, кто явится в счастливый час.

– Мой народ… простой народ, да и знать, сейчас стали очень суеверны… ожидают нового Спасителя, спасителя государства, кого угодно… - говорил бледный и взволнованный Фома. – Немногие способны примириться с тем, что время чудес закончилось.

– Точно ли оно закончилось? – тихо спросила Феодора. – Может, это вы его закончили?

Фома сжал губы – а потом перекрестился. Он нечасто это делал.

– Не кощунствуй, - сказал он. – Господь… видит, сколько стоять земным царствам. Мы, лучшие и умнейшие люди империи, сознаем, что гибель близка; а народу нужны иллюзии. Пусть. Главное теперь… чем все это обернется для нас, тонущих в пучине.

– Я не пойму, - сказала вдруг Феодора. – Ведь император старый и мудрый человек, и я видела этого… Флатанелоса подле него не раз! Разве Иоанн не разглядел, что пригрел на груди змею?

Фома засмеялся.

– О моя дорогая, - проговорил он, качая головой. – Ты счастлива, потому что ты не политик и не император! А быть мудрым императором еще тяжелее. Такой властитель понимает, сколько гнили в тех, на кого он опирается, - и не может показать этого никогда и никому! Впрочем, Флатанелос действительно был верным слугой престола… и, быть может, сошел с ума только в эти дни.

Феодора вдруг засмеялась.

– Он ведь тоже моложе Метаксии?

Фома кивнул.

– Но здесь не то, что ты думаешь, - сурово сказал он.

Помедлил. На лице его теперь читались другие заботы – ему было не до нравственности сестры.

– Скверно то, Феодора, что император теперь почти беспомощен… и Город ныне отдан в руки всех, у кого есть горячность… или безумие, - сказал патрикий. – А еще я опасаюсь, что Иоанн едва ли доживет до следующего года. Метаксия сделала свое дело.