Чуть шевельнулась пола, мышь-полевка в гости пожаловала. Ну, хоть какой гость, жаль, угостить нечем. Только и осталась та корка, что погорелец на дороге отдал. Глядит на нее, хоть какое развлечение. А она шмыгает, во все стороны разом, и совсем не боится. Вспомнилось, поговаривали старики, мышь увидеть - хорошая примета. К добрым вестям. Обмишурились, значит. Откуда тут добрым вестям взяться? Нешто князь киевский с дружиной богатырской на выручку спешит? Так что сплоховала ты в этот раз, мышка-норушка... Помотал Илья головой, неужто морок приключился? Потому как нет никакой мыши, сидит, совсем по-собачьи, волчина огромадная, - глаза желтые, сама серо-бурая, лапы, - вот ежели случаются промеж волков богатыри, - именно такие и есть.

Знать, не сдержали слова данного, подослали волкодлака. Волк - зверь осторожный, в середину становища не сунется. Вздохнул Илья, ну, значит, так тому и быть. Коль удастся справиться, надо отсюда выбираться. К городским воротам пробиваться.

А волк вроде как встряхнулся. Пробежала дрожь от морды до кончика хвоста, и показался перед Ильей человек в доспехе, как у него самого. Ну, или почти таком. Русоволосый. Ежели по лицу судить, годами Илье равен, а ежели по глазам - постарше Святогора будет. Сел, скрестив ноги, совсем как степняк, прищурился, да и говорит:

– По здорову будь, Илья Иванович. Извини, что незваным заявился, - тут выбирать не приходится.

– И тебе по здорову, - отозвался Илья.
– Не знаю только, как звать-величать.

– Неужто не догадался?
– Незнакомец с сомнением покачал головой.
– А ведь слышал... Кто Волхом кличет, кто Вольгой, кому как нравится.

– Вон оно что...
– протянул Илья и с любопытством уставился на гостя, словно желая рассмотреть получше.

– Чего уставился, не на смотринах, чай. Знаешь, о чем разговоры по становищу идут?

– Ну?..

– Злобятся. Не затем пришли, чтоб забаву богатырю своему устроить, - за добычей. А тут ты им - как кость поперек горла встал. Недоброе замышляют.

– То-то я и гляжу, шумят нонче как-то по-иному...

– Шумят - ладно, брехливая собака редко кусает. Извести тебя мыслят. Но только так, чтоб не в открытую. Чтоб с росстани сразу и вправо, и влево пойти.

– Это как это?
– не понял Илья.

– А так. Подкинут, как заснешь, аспида ядовитого, а скажут - сам заполз.

– Так ведь слово дадено?

– Слово - оно до поры, до времени. Видать, приспела пора-то.

– То не слово, то - лжа.

– Тебе - лжа, а им - хитрость военная. Али сам не видал, как они спиной к противнику оборачиваются, чтоб в засаду заманить?

Посуровел Илья, нахмурился - туча тучей. Невольно к мечу потянулся.

– Нешто думаешь все войско ихнее в одиночку одолеть?
– улыбнулся Волх.
– Такое и старым богатырям не всегда под силу было.

– Сколько смогу, одолею, а с остальными - может, из города на подмогу кто выйдет.

– Не славно, в городе-то. Врасплох их застали. Многих побили.

– Ну, значит сам...

Снова улыбнулся Волх. Хитро так.

– Не затем я здесь, чтоб вот так, за здорово живешь, защитника земли нашей да ворогам на потеху и поругание. Замешкался я на пути, никак раньше не пришлось. На два дня ты степняков под стенами придержал, люди тебе за то в пояс поклонятся. Так что, Илья Иванович, ложись-ка ты спать, ни о чем не печалясь, дальше - моя забота. Верь слову, завтра к полудню не останется здесь ни одного степняка. Только - чур!
– уговор: нет меня здесь, и не было.

Илья было рот раскрыл, - спросить хотел, - а Волх шмыгнул мышью под полог, и нет его. Нет, как не было. Или все-таки было?..

Легко сказать, спать ложись! Самому-то хорошо, сгинул мышью, и вся недолга. А ну как и впрямь аспида подкинут? Это ж не открытый бой, грудь в грудь, тут коварство людское. Супротив него кто выстоит? Но с другой стороны, коли Волх сказал, сомневаться вроде как смысла нету. И начал Илья припоминать, что ему про богатыря этого рассказывали. Вот только припоминать особо-то и нечего.

Будто мать его от змея зачала, от того-то земля содрогнулась, как на свет народился, от того-то и язык зверей-птиц понимает, и перекидываться может. Умом и хитростью в отца пошел, лицом - в мать. То-то в лице его что-то женское проглядывает, что ни борода, ни усы скрыть не могут. Силушкой не обижен, хотя и не чета Святогору. Рос, говорили, не по дням, а по часам, - это, понятное дело, сказки. Учился, будто бы, у волхвов, по лесам непролазным да горам непроходимым, и всех их мудростью превзошел. Ну, тут, как раз, ничего мудреного нету.