Сколько ж их тут? А сколько еще в Степи осталось? Коли всей силой навалятся, никакая дружина не удержит. У того и конь получше, и оружие, супротив другого, - да разве есть в том разница, что за размер у саранчи, на поле твое налетевшей - с палец али с ладонь?
– числом больно уж велики и прожорливы не в меру. Тут в одиночку ни один князь не справится, хотя бы и киевский, тут всем миром нужно. Как в деревне, при пожаре. Полыхнул дом - одной семье никак не сдюжить, а ежели всей деревней взяться... Оно, конечно, и всей деревней можно не сдюжить, но все ж таки надежды поболее.

Утекают степняки. Редко кто в его сторону взгляд бросит. Буга-богатырь стороной миновал. Этот приостановился. Тяжело посмотрел, и вздохнул тяжело. Ну да ничего, глядишь, доведется еще встретиться, коли жадность опять в землю нашу приведет. Тогда спор и решится. На миг представилось Илье поле широкое-преширокое. Синь небесная, над травами мягкими. И две рати, одна против другой. По одну сторону - Степь дикая, до грабежа жадная, по другую - собрались все князья, сколько ни на есть, объединили дружины, единой грудью встали на защиту земли родной. Из конца в конец протянулись рати, конца-краю не видать. Скольких оплакивать будут, коли в сечи смертельной сойдутся. И вроде как голос ниоткуда, да такой громкий, чистый и ясный, что каждый его слышит, каждый понимает. И говорит этот голос, чтобы сразились посреди поля, перед ратями, два наисильнейших богатыря, и кто победит, тому и условия ставить. Коли степной богатырь верх одержит, платить дань Степи во веки вечные, а коли наш, чтоб и духу степняков возле границ не бывать. Раздалась Степь, вырвался изнутри нее Буга-богатырь, вот как сейчас мимо проехал. А из нашей рати - он, Илья, суровый, возмужалый. Мелькнуло видение - и пропало. Снова Илья посреди становища, посреди потока людского, обмелевшего.

Правду сказал Волх - еще до полудня никого под стенами не осталось. Только один его шатер пнем торчит, степной подарок. А на городских стенах волнение. Не могут люди поверить в избавление свое. Где ж это слыхано, чтоб дикие вот так запросто ушли, не солоно хлебавши? Они ж завсегда, коли ухватить не в силах, стрелами огненными засыпали. И что это там посреди поля оставили? Может, это ихний волхв какой-то, чары насылать будет, а они тем временем в место безопасное схоронятся?

Нашлись храбрецы, наведаться, посмотреть; не век же за стенами прятаться. Выехали те с опаскою из ворот, запирать за ними не стали - на всякий случай. Держаться доглядатаи кучкой, коней не торопят. Одно дело со степняками грудь в грудь, они хоть и воины, а все ж таки люди; здесь же пока неведомо что схоронилось. Храбрость без должной оглядки, она до хорошего не доведет. Смотрят, а неведомо что само им навстречу шествует. Человек как человек, и вроде даже на них похожий, не из диких. И оружие нашенское, и доспех. Идет себе без опаски, коня ведет в поводу. Остановились, подождали, пока приблизится.

– Ты, мил человек, погодь пока, - крикнул один.
– Ты нам ответь поначалу, да по правде. Как тебя звать-величать, откуда родом, по какой надобности?

– Звать меня Ильей, по батюшке - Ивановичем, родом из земли Муромской. В Киев мне надобно, да вот заплутал ненароком...

– А у степняков как оказался?..
– опять спросил кто-то, а другой пробормотал: - Ишь ты, откуда занесло. Земля Муромская, чай, не ближний свет. По выговору - и впрямь из калачников. Погоди, со степняками-то. Бывал я в тех краях, поспрашаю малость...

Ну, и начал Илью про город спрашивать, про деревеньку их, про местность окрестную. Отвечает Илья, как может. Выходит вот только не совсем здорово. Откуда ж ему знать, где кузнечный ряд, где палаты купеческие, где еще что. Вот и приходится отвечать: "говаривали, что там-то", "слышал, что там-то". Пустое все; однако ж, как говориться, соврать - негоже, да и себе дороже.

– Да что ты нам все: "говаривали", "слышал", ровно нигде и не бывал? Ты вообще-то, окромя деревни своей, выезжал куда, али нет?

– Случалось, - спокойно отвечал Илья.

– Случалось...
– поддразнил спрашивавший.
– Лапотник. Сидел, небось, всю жизнь на печи, да ел калачи. А еще доспех воинский нацепил, оружие... Владеешь чем, или для острастки, чтоб не приставали? Ряха-то, вишь, какая.

– А ты спробуй, - по-прежнему спокойно предложил Илья.

– Придет время, спробуем. Скажи теперь, как к степнякам попал, да что у них делал.

– Так говорил же прежде: заплутал. А что делал? Блинами потчевался, ряху наедал. Веришь, нет?

– Чего ж не верить, правду - ее за версту видать... Может, ведаешь, чего это они оглобли повернули? То не высунешься - враз стрелу схватишь, на стены лезли, ровно муравьи, то вдруг стихли на пару дней, а затем и вообще восвояси подались? Что у них там на горке приключилось?

– На горке-то? На этой-то самой горке меня Буга-богатырь блинами и потчевал. Слыхал про такого? Я ему теперича ближе брата родного. С любого шкуру спустит, коли меня хоть пальцем тронуть посмеет.

– Чем же это ты ему так угодил?

– А тем, что не больно любопытный.

– Ишь ты, ежака... Слыхивали мы про Бугу. Ты хоть и дороден, а куда тебе супротив него. Вздуть бы тебя хорошенько, за лжу.

– Так я чего... Могу и булаву свою одолжить, на дело доброе. Держи.

И Илья легонько так подкинул булаву допросчику. Тот ловко ухватил ее одной рукой за рукоять, и, не успев выпустить, грохнулся на землю, вывалившись из седла. Будто неведомая сила выдернула. Стоявшие рядом кони, заржав, испуганно шарахнулись, створки городских ворот подались в стороны: то ли чтоб посланных обратно принять, то ли чтоб подмогу выпустить.