Я сгорбилась, чувствуя, как меня захватило разочарование. Он не был моим союзником.

Пора бы уже наконец-то вбить это себе в голову. Я не могу смотреть на него так. Будто он

меня спас, как это бывает в детских сказках.

Я присмотрела маленький кусочек и наколола его вилкой. Руки тряслись. Я открыла рот, лебединая плоть коснулась моего языка. Волна боли захлестнула меня, расцветая где-то

чуть выше сердца. Я почувствовала, как кружится голова, как эмоции обрушились на меня

как снег на голову. Эта боль, печаль, гнев. Всё это будто отрывало меня от земли. Я стала

быстрее пережёвывать мясо, чтобы оно быстрее попало в желудок.

Удовлетворив своё любопытство, дворяне снова стали разговаривать о чём-то своём.

Валко усмехнулся. Я видела его лицо сквозь заплывшие слезами глаза.

Я не пророню ни одной слезы, пока ему снова не станет скучно, пока он не обратится к

генералу. Но кто-то сказал ему что-то новое, от чего император запрокинул голову и

засмеялся. Мои брови сдвинулись. Он насмехается надо мной?

Он продолжал смеяться весь вечер; ещё долго после того, как я взяла в рот тот кусок. Я

никогда не видела, чтобы человек так быстро переходил с одной эмоции на другую. Когда

блюда были съедены, а ещё больше людей опьянели, к нам вышли шуты, и, как только

они столкнулись лбами, выражая наигранное безумие, император засмеялся громче и

зааплодировал. На его лбу и шее вздулись вены.

Но в некоторой части его беззаботность была неискренней. Я продолжала вытирать слёзы, поражаясь тому, как быстро первая аура, которую я почувствовала, так легко стала

далёкой и непонятной. Я не могла разделить его радости. Его мать только умерла, её

похоронили буквально только что. Почему он не подавлен, хоть я и чувствую какую-то

тоску? Может, это моя собственная тоска?

Лебединая плоть будто попала в кровь и влияла на мои чувства. Как я могу смеяться

также беззаботно, как и император, когда знаю, что там, в монастыре, были сожжены

Прорицательницы, которых я заперла? Я действительно думала, что, если Валко может

выдавить из себя улыбку, то и я могу сделать также?

Тогда я поняла, что, скорее всего, император не хотел смеяться. Это была маска. Маска, чтобы скрыть свою печаль. И, возможно, он обманывал специально, чтобы меня

озадачить. Простая девушка теперь была Имперской Прорицательницей. Человеком,

который намного важнее, чем все те стражи, которые стоят там, за окном.

Я почувствовала, что становлюсь спокойнее, что могу наконец-то повелевать своими

эмоциями. Я ухватилась за это чувство. Я больше не смотрела ни на Валко, ни на Антона.

А, позже, когда император покинул нас, и я собралась уйти отсюда прочь, принц

преградил мне путь, наконец, признав, что я всё-таки существую. Его боли сошлись на

переносице, будто у него что-то болело. Всё, о чём я могла думать – так это о том, как он

бросил меня на крыльце дворца, как не сказал ничего, когда слуга поднёс мясо,

подаренное императором.

– Соня… - начал Антон, не чётко понимая, что хочет сказать.

– Простите меня, Ваше Высочество! – я сделала вид, будто удивлена и впервые за день его

вижу. – Я не знала, здесь ли вы или не существуете в этом мире вовсе.

– Ты должна понять, что… - его глаза сузились, будто от обиды, он выпустил тяжелый

выдох.

Я отвернулась, прервав его. Мне не хотелось слышать, как он оправдывается, почему он

не мог сказать, что мы с ним знакомы.

Я вышла из зала, не оглядываясь назад.

ГЛАВА 10

В ночь после того, как от меня ушли горничные, я стояла между прихожей и своей

комнатой, выбирая, где бы лечь. Кровать-ящик казалась чудовищем, который готов меня

съесть. Можно было разместиться на одном из диванов. Но тогда в позолоте и

украшениях этой комнаты я задохнусь так же, как и в стенах моей кровати. В конце

концов, я собрала одеяла и подушки, расстелила на полу под окном. Возможно, зимние

облака рассеются, и я посмотрю на звёзды.

Достав из ранца фигурку Фейи, которую давала Юлии, я поставила её на подоконник и

помолилась. Не потому, что верую. Просто моя подруга была бы этому рада. Печаль от