— Отнеси это письмо, — тихо проговорила Санса, протягивая девушке запечатанный конверт.

— Да, миледи!

— А теперь ступай! — бросила она, подходя к окну. Холодное солнце уже окрасило небеса кровавым заревом заката, а леденящий душу ветер красноречивее набата говорил о приближении опасности, ибо мороз был предвестником пришествия Иных. Он скакал в авангарде войска падших, ослабляя живых перед битвой с мертвыми.

Возможно, это был последний заход солнца, которой ей суждено было увидеть, а потому с жадностью приговоренного к смерти она разглядывала пока еще не скрывшейся во мраке солнечный диск и до боли знакомый пейзаж, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь, а потом воцарилась ночь. И место под небесным сводом заняла ледяная луна, заставившая серебриться покрытые снегом холмы. За лицезрением этой печальной картины прошел не один час, пока, стук в дверь не вывел девушку из состояния молчаливой задумчивости.

— Войдите, — робко отозвалась она, устремив взгляд на высокого воина, застывшего на пороге. Санса не видела Сандора уже несколько дней, и сейчас, глядя на него, никак не могла найти слов, которые прокручивала в своих мыслях последние часы.

Клиган тоже молчал, впервые переступив порог ее опочивальни не будучи охранником, вынужденным вести девушку на поклон к злобному мальчишке, придумавшему очередной способ унизить свою несчастную невесту.

— Ты хотела меня видеть, Пташка! — проговорил Сандор, решившись нарушить тишину. Но, несмотря на его вопрос, девушка продолжала смотреть на него в каком-то молчаливом оцепенении, будто увидев перед собой призрака, восставшего из могилы, но потом, взяв себя в руки, подошла ближе к нему и уселась в большое кресло, стоявшее у камина. Несмотря на личину спокойствия, которую она пыталась примерить на себя, ее нервные, почти механические движения выдавали душевное волнение, которое она тщетно пыталась обуздать.

— Когда? — тихо произнесла она, устремив на него взгляд своих небесных глаз.

— Все говорят, что через два дня, но лично я думаю, что они не дадут нам лишнего дня жизни.

— То есть завтра? — обреченно проговорила Санса, глядя на огонь. — Где ты будешь?

— А где мне еще быть, как не в авангарде?! — усмехнулся Пес, подходя ближе к ней.

— Тогда прими от меня эту вещь и пусть она хранит тебя в бою, — тихо проговорила девушка, взглядом указывая на меч, обернутый в черный бархат. Ухватив рукой за рукоять, Клиган сбросил ткань, с изумлением рассматривая оружие.

— Обсидиановый клинок?! — с изумлением проговорил воин, глядя на Сансу. — Неужели ты веришь в эти сказки?

— Если легенды о Белых Ходоках реальны, то правдивы и сказания о том, что лишь драконье стекло способно принести им смерть. Рыцари носят по два меча, так пусть один из них станет твоим спутником в этой битве.

— Откуда он у тебя?

— Скажем так, камень — это подарок одного из моих дальних предков, а оправа выкована местным кузнецом.

— Хорошо, — отозвался мужчина, уже направившись к выходу, когда его окликнул нежный голосок.

— Сандор, — опустив глаза в пол, проговорила Санса.

— Что?

— Ты не мог бы остаться со мной этой ночью? — практически задыхаясь от стыда, прошептала она, заливаясь пунцовым румянцем.

Сколько раз он рисовал в своем воображении эту картину, сколько раз бессонными ночами, заливая свои душевные раны кислым вином, он грезил наяву о том, что Пташка произнесет эти слова, но теперь, услышав их, не мог поверить в то, что слух его не обманул. Прокрутив ее фразу несколько раз в своих мыслях, он решил, что это разум играет с ним злую шутку, пытаясь найти в ее словах столь желанный его сердцу смысл. Не могли они быть правдой, не могла девушка желать его, будучи окруженной десятками рыцарей, к тому же, они почти не говорили с тех пор, как покинули Королевскую Гавань, ибо каждый из них был настолько погружен в свои заботы, что не находил, а точнее страшился того, что могло произойти, окажись они наедине.

— Ты хочешь, чтобы я… — он так и не решился продолжить.

— Провел эту ночь со мной! — закончила она, сама не понимая того, как ей хватило духу произнести эти постыдные, недозволительные слова.

— Видимо, у Пташки от страха совсем рассудок помутился?! — насмешливо фыркнул он, пытаясь упорядочить свои мысли. — Ты даже не понимаешь, о чем просишь, а когда придет осознание собственного поступка, придет и раскаяние!

— Отнюдь. Мы можем не встретить завтрашнего заката, а потому перед нами лишь эта ночь, за которую мы должны прожить целую жизнь. И я хочу провести ее так, чтобы в смерти ни о чем не сожалеть. У меня было много времени, чтобы подумать над тем, чего желает мое сердце. Порой мне казалось, что судьба навечно развела нас в разные стороны, но потом ее невидимая рука сводила нас вновь. Моя душа сделала свой выбор. Мне не нужен красивый летний рыцарь, которого так желала наивная девочка, мне нужен мужчина, с которым не страшно будет встретить смерть. И этот мужчина — ты. Если нам завтра суждено умереть…

Закончить она не успела, ибо мужчина притянул ее к себе, сорвав с губ жадный поцелуй. Она была тем источником, который способен утолить его жажду, и сейчас, имея на то ее согласие, он мог позволить себе напиться, а то и с головой нырнуть в этот чувственный водоворот, опьянявший его хлеще крепкого вина. Это был настоящий подарок судьбы, который Сандор даже не рассчитывал получить.

Санса почувствовала, как у нее внутри все переворачивается: решимость смешивается с природной стыдливостью, которая вечно следовала за неопытными девицами, решившимися на первую близость с мужчиной, но в то же время сладостное предвкушение охватило все ее тело, отодвигая эти мысли второй план.

Не один год потребовался ей на то, чтобы признаться самой себе в том, какое место в ее сердце занимал этот угрюмый воин, которого она раньше страшилась пуще бешеной собаки, но сейчас былые страхи не имели над ней власти. Этот мужчина прошел с ней сквозь огонь и воду, он был рядом с ней тогда, когда остальные отвернулись от нее.

Сколь глупа она была раньше, гоняясь за лицемерной красотой и учтивостью — ядом высшего общества! Теперь она повзрослела и научилась видеть ценность в другом: в преданности, в самопожертвовании, в доверии. Клиган не имел ничего общего с ее идеалом красоты, он не был рыцарем, не сулил ей золотые горы, не кормил сладкими речами, желая запереть в клетке. Он был собой — угрюмым, саркастичным, порой жестоким, но в нем было куда больше благородства, чем в лучезарных лицемерах, щеголявших по двору в светящихся, как солнце, доспехах. И сердце сделало свой выбор, а она покорно повиновалась его воле.