Разница заключалась лишь в том, как встретить эту костлявую старуху. Воины, обнажив свой меч, смело бросали ей вызов; трусы, пытаясь убежать, получая предательский удар в спину; старики, уставшие от своего никчемного существования, встречали ее, как давнюю подругу, задержавшуюся по дороге, а измученные страданиями – приветствовали с радостью, как долгожданную освободительницу. Свой выбор он сделал и в этом решении был непоколебим, если ему суждено покинуть этот мир, он сделает это с мечом в руках, бросив вызов не Иным, а своему самому давнему страху – огню. Он знал, что поле брани сегодня будет полыхать пламенем драконов, и в этот раз мужчина твердо решил, что пути назад не будет. Он не сбежит, как во время битвы на Черноводной, а будет биться до тех пор, пока его рука способна держать оружие, а потом сам ступит в священный огонь, который очистит его от скверны и унесет душу в царство мертвых. Уж лучше так, чем пополнить ряды нежити, став марионеткой ледяных монстров. На этом завершив череду своих тягостных дум, Клиган обвел взглядом двор, направившись к конюшне.

Толстый слой снега, укрывший землю, предательски хрустел под ногами, оставляя глубокие следы. Пройдя мимо кузниц, в которых ни на минуту не прекращалась работа, мужчина остановился, прислушиваясь к погребальному звону железа. Казалось, что молот, ударявшийся о наковальню, как траурный набат, отмерял оставшееся ему время. Что ж, Боги ему подарили намного больше, чем он рассчитывал, а потому и умирать уже было не страшно.

Войдя внутрь наскоро воздвигнутой Болтонами конюшни, воин сразу услышал призывное ржание Неведомого, встречающего своего хозяина. Сейчас Клиган даже не мог вспомнить, из скольких передряг они выбрались вместе, сколько крови пролили на поле брани. В минуты тяжких испытаний конь стал для него тем другом, который всегда готов был поддержать и положить свою жизнь на алтарь смерти, спасая хозяина.

– Ну что, мой друг, готов поразмяться? – проговорил Клиган, услышав в ответ одобрительное ржание. Потрепав коня по гриве, мужчина накинул не его спину небольшое покрывало, а после и седло.

Утро уже окончательно вступило в свои права, солнце заняло почетное место на небосводе, и призывный гул нескольких труб возвестил о сборе войск. Кинув прощальный взор на окно Сансы, мужчина увидел хрупкую девичью фигурку, облаченную в подбитый мехом халат. Встретившись ним взглядом, Пташка слегка улыбнулась, молитвенно сложив руки. Ее губы тихо шевелились, а одухотворенный взгляд, направленный к небесам, будто окружал ее лик теплым сиянием. Приложив стальную ладонь к груди, Сандор слегка склонился перед девушкой, а потом взяв Неведомого под уздцы, скрылся за массивной стеной.

В эту секунду сердце Сансы разрывалось от невысказанной муки, слезы комом подступили к горлу, не давая дышать, а перед глазами встала белесая пелена. Судьба была жестока, раз за разом отбирая у нее всех, кем она дорожила, а сейчас… сейчас у нее был только Сандор и потеряв его, она знала, что потеряет все.

Винтерфелл, когда-то столь желанный ее сердцу, сейчас превратился в ее глазах в груду камней, ибо в нем не осталось ничего, что делало его домом. Мать, отец, братья, сестра, все обитатели замка преждевременно почили, унесенные кровавым мечом интриг, остались только родные ее сердцу руины, но это были лишь камни, пусть и хранившие в ее душе воспоминания счастливых дней. А из живых был только Сандор, он был дороже богатств всего мира, дороже родового замка, а потому боль стальными тисками сковывала ее сердце.

Время неумолимо склоняло солнце к полудню, разведчики, вернувшиеся из рейда, возвестили о приближении врага. Битва обещала быть жаркой, ибо Иные не знали усталости и страха, видели во тьме и были неуязвимы для каленой стали мечей. Выстроившись у самых стен, воины с трепетом в сердцах ожидали сигнала к началу битвы.

Собрав все драконье стекло, которое только смогли найти, мастера изготовили стрелы и кинжалы, а вот на мечи материала катастрофически не хватало, а потому, наравне с валирийской сталью они ценились превыше золота. Сейчас многие с завистью смотрели на двуручный обсидиановый меч Клигана, массивной рукоятью возвышавшийся из-за спины.

– Стройся! – громогласно прокомандовал сир Барристан Селми, на которого была возложена миссия верховного главнокомандующего королевскими войсками. Согласно его приказу для битвы было расчищено огромное поле, вырублены близлежащие рощи, а из просмолённой древесины сложены огромные костры, расположенные по всему периметру ристалища на подступах к замку. Лучники уже заняли свои места на городской стене, пехота выстроилась у самого рва, заполненного маслом, которое образовало на воде тонкую пелену, готовую воспламениться от любой вспышки огня, а в авангарде войска стояли конные рыцари, вооруженные копьями с наконечниками из драконьего стекла. Со всех Семи Королевств к Винтерфеллу тянулись нескончаемые колонны воинов и фуражи с припасами, но даже десяти тысяч солдат было недостаточно, чтобы сдержать наступавшее на них воинство древних тварей.

Сейчас у стен родового замка Старков вершилась судьба всего королевства, а потому, каждый, даже самый обычный воин мог почувствовать свою значимость, ибо теперь они вышли на поле брани не для того, чтобы потешить самодовольных королей, не для того, чтобы разрешить земельную рознь своих лордов, они вышли на ристалище даже не для того, чтобы отстоять свои дома перед иноземными захватчиками. Нет! Все было намного сложнее, ибо они, чтобы защитить свой мир, своих детей, свое будущее, ибо в случае поражения, падут не лицемерные лорды, падет весь человеческий род. Разве что-то могло быть страшнее этого? Разве что-то могло быть более тягостным, чем не проходящий мрак вечной ночи?

Клигану, как обычно, выпала самоубийственная честь командовать авангардом конного войска. По плану сира Барристана, когда войско падших начнет наступление, королева, восседая на черном, как ночь, драконе, пролетит над ними, разжигая его пламенем костры. Сжигая первые ряды наступления. Это нужно было для того, чтобы впоследствии воины могли обороняться, выхватывая пылающие поленья или же на ходу сжигая павших товарищей, чтобы те не могли возродиться монстрами. К тому же, с наступлением сумерек эти костры своим светом должны были развеять темноту, ибо, как говорили жрецы красного бога: «Ночь темна и полна ужасов!».